Смертельное удовольствие - Владимир Колычев

Глава 1

Мяч в баскетболе тяжелый, и в том его прелесть: при броске вступают в дело мышцы всего тела. И мозговые извилины неплохо прокачиваются – в процессе расчета возможной траектории полета.

Мозговая активность в игре – первое дело, а потому Мартын работал головой на полную даже сейчас, когда никто не мешал ему бросать мяч в кольцо. Заключенных в спортзале было немного, только к теннисному столу очередь и к боксерским «грушам».

На силовую скамью спроса особого не было, авторитетный Альберт жал штангу, и никто не стоял у него над душой. Рядом с ним должны были топтаться его «быки», но мордастый Тайчик ожесточенно молотил «грушу», мысленно расправляясь с врагами своего шефа. И Пупырь куда-то пропал. Зато появились двое – из другого отряда. Косоглазого Клеща и малахольного Маза здесь вообще не должно было быть. Именно поэтому Мартын заподозрил неладное. И не зря.

События развивались стремительно, Клещ зашел к снаряду с одной стороны, Мазай – с другой. Альберт как раз отжимал штангу от груди, руки у него были согнуты в локтях, если Клещ и Мазай навалятся разом и не промахнутся, стальной гриф опустится ему прямо на горло и раздавит кадык. Тайчик даже отвернуться от своей «груши» не успеет, как все будет кончено.

Мяч в баскетболе тяжелый, и в том его прелесть. Чем больше масса тела, тем выше его кинетическая, считай, разрушительная энергия. Важна и скорость полета. Об этом подумал Мартын, запуская мячом в Мазая.

Мазай только схватился за штангу, когда тяжелый баскетбольный мяч с силой ударил его в голову. Мазай надавил на штангу, но слабо и не в том направлении. Эффект внезапности не сработал, и атакованный Альберт легко выровнял ситуацию, толкнув штангу на Клеща. Мартын подскочил к Мазаю, подсечкой сбил его с ног, а Тайчик обрушил всю свою боксерскую мощь на Клеща.

Мартын подобрал с полу мяч, прицелился и забросил его в кольцо. Он сам по себе в этом зарешеченном мире, и его дело – сторона. Все восемь лет, проведенные в неволе, он придерживался этого принципа. Срок уже на исходе, скоро «звонок», а он жив-здоров и чувствует себя неплохо. Значит, все правильно делал. До сегодняшнего дня. У Альберта серьезная заруба с Филимоном, а Мартын встрял в это дело. Как бы ответка не прилетела…

* * *

Квартира впечатляла – большая, под ключ, в новом доме, с видом на парк. До универа рукой подать: пятнадцать минут пешком для Москвы – не расстояние.

– Еще раз с днем рождения, дочка!

Мама улыбалась, но глаза у нее слезились. Настя все понимала, она и сама когда-нибудь заплачет, отпуская дочь в самостоятельную жизнь.

Насте исполнилось восемнадцать, она уже взрослая девушка и может обходиться без мамы. Вполне может. И даже хочет. Но почему-то у самой нос вдруг заложило, и слезы подступили к глазам.

– Я могу здесь остаться? – спросила она.

– Так сразу? – задумалась мама.

– Давай завтра?

– Ну, конечно, завтра!

Настя еще раз обошла квартиру. Круто! Одна комната представляла собой студию, совмещенную с кухней, в другой размещалась спальня; отделка и обстановка – полноценный «модерн». Но это для мамы обычное дело: уж если она за что-то взялась, то не успокоится, пока не доведет до совершенства. Так она когда-то начинала свой путь в бизнесе – открыла маленький магазин и вырастила из него гипермаркет, затем второй, третий.

Замечательная квартира, но, честно говоря, ничего другого Настя и не ожидала. Можно сказать, она уже пережила свой восторг, поэтому немного заскучала. И захотела в свою комнату – в доме на Рублевке, там у нее уютно, и все пахнет детством и мамой.

Детство ей давно уже не интересно, и со своим старым другом Плюшем Потапычем она не спит уже с девятого класса. Хотелось бы чего-то более волнующего и романтического, но мальчики погорячей пугают ее воображение. Это как с парашютом, прыгнуть страшно, а дух захватывает от восторга. А ведь Настя когда-нибудь прыгнет. И с парашютом, и вообще. Приходит ее время, скоро можно будет все. И никакая мама с ее запретами не остановит…

Настя дала волю своему воображению, представила, как заходит в спальню после душа, скидывает халат, смотрит, а в постели – парень ее мечты. Внутри все налилось горячим соком, завибрировало, на ум почему-то пришла реклама нектара, от которого можно лопнуть. Щеки вспыхнули, во рту все пересохло.

Из квартиры Настя выходила, как будто бежала от пожара, который и отпугивал, и притягивал одновременно. Но все же больше пугал.

К машине она подходила под впечатлением от внезапного переполоха. И все еще думала о пожаре, который когда-нибудь охватит ее. А возле машины стоял и курил новый мамин водитель: располагающей внешности мужчина лет тридцати. Глаза такие синие, как будто линзы в них, прямой нос, высокие скулы, волевой подбородок. В его внешности удачно сочетались ухоженность и брутальность. Декоративная брутальность во всей красе. Именно такой мужчина мог поднести спичку к ее настроению, когда оно вдруг станет огнеопасным. От этой мысли Настя вспыхнула изнутри.

Водитель открыл дверь. Насте вдруг остро захотелось сказать ему «спасибо», но она сдержалась – из опасения выдать себя дрожащим голосом.

Ее хватил самый настоящий озноб, и мама почувствовала это.

– Ты не заболела? – спросила она, приложив руку к ее лбу.

При этом она посмотрела в затылок водителю, который уже тронул машину с места. На него же посмотрела и Настя. С удивлением. Странно, мужчина понравился ей, но при этом она уже не помнила, как он выглядит. Впечатление произвела внешность, но не сама личность, может, потому черты лица так быстро стерлись из памяти.

– Да нет, нормально все, – успокаиваясь, сказала Настя.

Мужчины – они как свежий ветер: пробегут мурашками по коже, а в душу не проникнут. Если окна закрыты. Но Настя и не хотела открываться навстречу всем ветрам. Пусть случайные мужчины остаются воздушными замками, красивыми, но без тепла и уюта, а она продолжит жить в своем мире, где и душевно, и комфортно.

– Это хорошо, что все нормально.

Мама еще раз посмотрела на нее, затем на водителя и тоже стала успокаиваться.

* * *

Чем крепче дерево, тем истеричней визжит пила, вгрызаясь в него. Острая пила берет его с истеричным визгом. Но вгрызается, режет, распиливая бревно на доски. Рабочий день только начался, работы много, но и сил, и терпения не меньше. Восемь лет Мартын тренировал свое терпение. Восемь долгих лет. Осталось совсем чуть-чуть, и на свободу – с чистой совестью.

Пила наткнулась на крепкий сучок, взвизгнула и пошла дальше. Но это в работе, а в жизни вышла поломка.

Восемь лет назад Мартын напоролся на свой сучок: застал подружку с любовником. И так тогда на душу легло, так раззуделось плечо да размахнулась рука… Сила удара измеряется в Ньютонах. Или в годах. Его удар потянул на целых восемь лет.