Полночная любовница - Никола Корник

Моей матери Сильвии

Когда к жизни любовь меня в мир призвала,

Мне уроки любви она сразу дала,

Ключ волшебный сковала из сердца частичек

И к сокровищам духа меня привела [1] .

Омар Хайям. Рубаи, стих 108

Лондон, ноябрь 1814

– Мы не ждали вас, ваша светлость, – произнес Поинтер.

Пальцы Гаррика Нортекса, герцога Фарна, расстегивающие пуговицы шерстяного пальто отличного качества, замерли. Его плечи были усеяны дождевыми каплями – в тусклом свете свечей они поблескивали, как припорошенные пылью драгоценные камни, и скатывались на каменные плиты пола, образуя лужицу.

– Я тоже рад тебя видеть, Поинтер, – ответил он.

На лице дворецкого не дрогнул ни один мускул.

Гаррик подумал, что, видимо, его покойный отец никогда не шутил с прислугой. Покойный герцог славился многими качествами, но отнюдь не чувством юмора.

– У нас не было времени подготовить для вас покои, ваша светлость, – продолжал Поинтер, – и в доме нет никакой еды. Я получил ваше сообщение всего несколько часов назад и еще не успел никого нанять. – Он жестом показал на зачехленную мебель и пыльные зеркала. – Дом был закрыт. У нас не было возможности провести уборку.

Сомневаться в этом не приходилось. С люстры в центре просторного холла свисала длинная паутина. Зачехленная мебель и статуи, отбрасывающие длинные тени, только усиливали ощущение мрачной таинственности. И здесь было холодно, очень холодно. Гаррик пожалел, что расстегнул пальто.

– Мне не требуется сегодня никаких изысков, спасибо, – проговорил он. – Только свеча, чтобы добраться до постели, и немного горячей воды.

– У вас нет с собой багажа, ваша светлость? – Длинный нос Поинтера, так подходящий к его имени [2] , неодобрительно дернулся.

– Он едет следом, – кратко ответил Гаррик. Ни одна карета не смогла бы угнаться за его чертовски быстрой ездой.

– А ваш камердинер?

– И Гейдж тоже.

Гаррик вынул одну свечу из подсвечника на стене. Он чувствовал себя ужасно усталым, после целого дня скачки все тело ныло от тупой боли. Пять дней назад он похоронил отца – теперь тот покоился в семейном склепе Фарнкорта, на западном побережье Ирландии. Нечего было и сомневаться, что старый дьявол пожелает быть похороненным на ирландских землях со всей возможной помпезностью и размахом и максимальным неудобством для родственников. При жизни покойный герцог никогда не привечал Фарнкорт, считая его ирландскую красоту грубой, а местных жителей – язычниками. Ничего удивительного, что на его похороны, кроме членов семьи, пришло всего несколько человек – и те, наверное, для того, чтобы самолично убедиться, что он действительно умер.

Теперь Гаррик стал герцогом Фарном, и у него нет сына, который мог бы унаследовать его титул.

И наверное, никогда не будет.

Первый брак стал для него трагедией. И Гаррику не хотелось повторять попытку.

Он остановился перед пологой лестницей, что вела на второй этаж. Деревянные ступени со сложным узором покрывал толстый слой грязи. Изящные изгибы кованых перил украшала густая белая паутина. Этот дом напоминал могилу. Как ему и подобало.

Отец Гаррика, восемнадцатый герцог Фарн, безумно злился, что умирает так рано, не успев удовлетворить свои амбиции. Он протестовал против своей смертельной болезни, тем самым, вероятно, приблизив свою кончину. И вот теперь Гаррик стал хозяином этого мавзолея и еще двадцати шести домов в десяти странах, не говоря уже о неприлично огромном состоянии. Значительно большем, чем вправе иметь один человек.

Гаррик пошел по бесконечному коридору, другой конец которого терялся во тьме. По привычке он толкнул шестую дверь по левой стороне, где располагались спальные покои. В тех редких случаях, когда он останавливался в Лондоне в доме отца, это всегда была его спальня. Меньше, чем хозяйская, но ничуть не более уютная. Дом Фарнов строили, чтобы устрашать и подавлять, а отнюдь не для того, чтобы говорить «добро пожаловать». В запутанных коридорах могла несколько дней плутать небольшая армия. Каминный очаг был пуст, а комната выглядела холодной и неприветливой, несмотря на странный запах дымка в воздухе, как будто здесь только что жгли свечи. На полу валялось издание «Мэнсфилд-парка». Гаррик рассеянно поднял книгу и положил на стол.

В дверь постучали: пришла горничная с горячей водой. Похоже, Поинтеру удалось призвать на помощь по крайней мере одну служанку. Девушка осторожно поставила кувшин на край стола и испуганно присела в реверансе. Ее широко распахнутые глаза скользнули по его лицу, когда он повернулся поблагодарить ее, и она тут же отвела взгляд. Вероятно, боялась, что он такой же, как и его отец. Молва о покойном герцоге наверняка дошла до каждого лондонского агентства по найму прислуги. Отец Гаррика считал, что насиловать служанок – это его привилегия, а не отвратительное преступление. Восемнадцатый герцог Фарн бил слуг и пинал собак и наоборот. При воспоминании об этом у Гаррика свело живот от отвращения.

Как только за служанкой закрылась дверь, он скинул сапоги и издал вздох облегчения. Его порадовало отсутствие камердинера. Гаррику нравились сапоги из тонкой кожи, но он не желал снимать их исключительно с применением грубой силы. То же самое касалось сюртука. Гаррик даже постиг искусство самостоятельно повязывать галстук, молодому герцогу всегда казалось в высшей степени непрактичным одеваться или раздеваться с посторонней помощью. Кроме того, он многие годы жил и путешествовал в таких местах, куда бы с ним не поехал даже самый верный слуга.

Горячая вода смыла дорожную грязь, и герцогу внезапно захотелось принять ванну, чтобы успокоить ноющее тело. Но время было уже позднее, и он не собирался снова беспокоить слуг. Завтра ему предстоит утомительное знакомство с делами отца. Это его обязанность. Быть герцогом – привилегия, во всяком случае, так внушали ему с самого раннего детства. Жаль, что позже он понял, какое это чудовищное бремя. Но все равно не уклонился от него. Он в полной мере понимал свой долг и обязанности, но сейчас хотел только спать.

Заметив на комоде графин с бренди, Гаррик решил, что нальет себе порцию. Он надеялся, что спиртное хоть немного его согреет. Но бренди сделало не только это, оно обожгло ему внутренности, напомнив, что он весь день ничего не ел. Не важно. Он снова наполнил бокал и выпил. И повторил процедуру еще раз. От усталости и крепкого алкоголя закружилась голова, но теперь он хотя бы сможет заснуть.

Гаррик думал, что простыни будут влажными, но, к его удивлению, прохладно-гладкая постель оказалась совершенно сухой. Со вздохом облегчения он скользнул под простыни и опустил голову на мягчайшую из подушек. И тут же ощутил сладкий, едва уловимый аромат летнего сада с нотками жимолости и колокольчиков. Он заполнил все его чувства и согрел душу, пробуждая желания, которые он отнюдь не приветствовал. Прикосновение шелковой простыни к голой груди внезапно показалась ему лаской любовницы. Гаррик испытал искушение, сладострастное, порочное, соблазнительное. Тело напряглось от возбуждения.