Утро с любовницей - Элизабет Бойл

Николасу, за его безграничную фантазию и беспредельное любопытство. И за то, что однажды ночью, спросив: «Мама, что бы ты пожелала, если бы у тебя было волшебное кольцо?» – он вдохновил меня на создание этой книги.

С любовью посвящаю эту историю тебе.

Лондон

9 мая 1810 года

Обычная среда, или, во всяком случае, так считалось

Если бы потребовалось определить, что делает семейство исключительным среди равных и ставит обособленно в суетливом великосветском обществе, то прежде всего следовало бы назвать такие отличительные черты, как респектабельность, социальное положение и, самое главное, богатство.

Конечно, ни одним из этих качеств не обладал ни граф Уолбрук, ни его пятеро детей – возможно, за исключением самого старшего сына и наследника, Себастьяна Марлоу, виконта Трента.

Но о нем речь пойдет немного позже.

К счастью для всех Марлоу, они редко замечали свое положение парий в обществе. Язвительные упоминания в колонках светских новостей их не интересовали, и если у них была масса клеветников и завистников, то был и один поистине восторженный почитатель.

Мисс Шарлотта Уилмонт. Она считала их самым замечательным семейством в Лондоне.

Нужно сказать, суматошный дом Марлоу на Беркли-сквер, хранивший диковинные предметы, которые граф присылал домой во время своих путешествий, костюмы и остатки сценических декораций от бесчисленного количества театральных постановок, приборы для научных экспериментов Гриффина, римские монеты Корделии и принадлежавшие Гермионе и Виоле коллекции аккуратно вырезанных иллюстраций из модного «Будуара светской дамы», был скорее странным музеем, чем жилищем, но Шарлотта воспринимала его как дом.

Даже сейчас, ожидая в холле свою самую близкую подругу, леди Гермиону, и со страхом готовясь сообщить ей убийственную новость, Шарлотта не могла избавиться от чувства, что она, не блещущая красотой и ничем не примечательная мисс Уилмонт, принадлежит к этому миру.

Она могла только догадываться, что ее мать, леди Уилмонт, или кузина матери Финелла, с которой они жили, сказали бы обо всем этом, особенно если бы увидели отделанный резьбой сундук, стоявший в глубине холла, как раз напротив входных дверей, и украшенный довольно большой статуей мощного обнаженного мужчины, гордо и прямо стоявшей на его крышке. Эбеновый фаллос кузина Финелла выкинула бы в мусорный ящик.

Чувствуя себя немного виноватой из-за того, что просто бросила любопытный взгляд в ту сторону, Шарлотта заставила себя перевести взор на стоявший рядом со статуей серебряный поднос, заваленный письмами, открытками и пригласительными карточками для всего семейства.

При виде такой груды приятной корреспонденции Шарлотта непроизвольно почувствовала зависть, потому что никто не приглашал ее на званые вечера и приемы, не посещал ее сварливую мать (по вполне понятной причине) и не присылал с любовью написанных писем. Никто никогда не написал ей ни одного письма.

И поверх всего этого лежало самое главное – приглашение на званый вечер к леди Ратледж.

Хотя весь прошлый месяц Гермиона не переставала выражать сомнения по поводу того, посетит ли она предстоящий вечер, Шарлотта знала, что дорогая подруга будет по-настоящему расстроена, если не получит приглашения, потому что ежегодные вечера леди Ратледж вывели немало молодых леди из безвестности на то вожделенное почетное место, которого может достичь девушка, и заодно помогли им получить самое желанное после титула, называемое «родословная».

Но, чтобы добиться этого, леди должна была обладать талантом – уметь петь, или играть на фортепьяно, или уметь вдохновенно декламировать. Но и отсутствие способностей не избавляло надеющихся (их подталкивали озабоченные мамаши) от тщательной подготовки и довольно запоминающихся выступлений.

Получив только уроки игры на фортепьяно от кузины матери Финеллы и никаких уроков декламации или пения, Шарлотта скорее умерла бы, чем выступила перед собравшимися леди и лордами – сплетницами и франтами – и сделала из себя посмешище. Так что, возможно, это и к лучшему, что общество забыло о незамужней дочери Нестора Уилмонта.

Она уже собралась отойти от переполненного подноса, когда ее внимание привлекло выглядывавшее снизу письмо, написанное аккуратным женским почерком и адресованное «достопочтенному виконту Тренту».

Шарлотта вздохнула – Себастьян был старшим братом Гермионы и наследником графа Уолбрука.

В тот момент, когда Шарлотта, поднявшись на цыпочки, попыталась разглядеть, от кого пришло это послание (хотя нельзя было назвать ее невоспитанной), внутренняя дверь дома неожиданно распахнулась.

Мгновенно отпрянув, она, к своему ужасу, увидела, что в холл вышел не кто иной, как сам лорд Трент. Он был занят своими мыслями и даже не заметил Шарлотту, прижавшуюся к ближайшей портьере.

При его появлении девушка густо покраснела и потеряла дар речи.

«Черт возьми, Шарлотта, – отругала она себя, – скажи хоть что-нибудь, что угодно».

Как это обычно говорит Гермиона? «Знаешь, Шарлотта, если бы ты поговорила с ним, ты поняла бы, что он скучный донельзя. Мама клянется, что ее сына украли при рождении, а вместо него подкинули Себастьяна, потому что ее ребенок не может быть столь здравомыслящим человеком!»

«Как Гермиона может говорить о таком достоинстве, словно это грех?» – удивлялась Шарлотта, осторожно выглядывая из тени портьер.

По мнению Шарлотты, рассудительность Себастьяна, безусловно, была одной из его самых подкупающих черт. Он принял на себя управление семейными финансами и имуществом в молодом возрасте – сразу после того, как его отец десять лет назад отправился в путешествие по Южным морям. Пока друзья и ровесники виконта все это время болтались без дела, Себастьян поддерживал на плаву семейство Марлоу осмотрительным управлением делами и строгим контролем над пристрастием матери и сестер к покупкам.

Да достаточно посмотреть, что случилось с Шарлоттой и ее матерью, когда умер отец! Не нашлось никого, кто смог бы вести их дела, и вот результат – теперь они живут с кузиной Финеллой.

И разве Себастьян когда-нибудь жаловался, если Гермиона тратила больше, чем положено, на карманные расходы, или один из научных опытов Гриффина заканчивался неудачей и заставлял половину Мейфэра содрогаться от очередного взрыва, или Виола приносила домой еще одну бездомную собаку? Разве он читал им наставления? Или его неудовольствие переходило в приступ гнева? Никогда. Шарлотта видела только человека, который любит родных, терпеливо выслушивает все их сетования и замечания и следит, чтобы их неуместные наклонности и эксцентричные поступки не оставили их за рамками высшего света.

«Скажи же хоть что-нибудь», – снова велела себе Шарлотта. Почему в тиши ночи, на своей узкой кровати она могла придумать тысячу остроумных фраз, которые сказала бы ему, а когда, получив блистательную, как новенькая гинея, возможность, оказалась перед ним, слова разлетелись, словно брошенные в толпу полупенсовые монеты?