Судьба княгини - Александр Прозоров

Пролог

3 сентября 1424 года

Рязанское княжество, Одоевский уезд, жнивье перед деревней Грибово

Осенний день выдался просто на загляденье. Ясный, солнечный – но вместе с тем ветреный и прохладный. В такую погоду самое милое дело – надеть поверх исподней и полотняной рубах толстый, в два пальца, а потому очень теплый стеганый или войлочный поддоспешник, шерстяную тафью на макушку, да заправить подбитые мехом штаны в сапоги из толстой кожи. Сверху пуд железа али два – это уж кому как больше нравится. На голову, поверх шапочки, насадить островерхий шлем.

Летом в таком снаряжении даже просто на месте сидеть – и то мука. Упаришься так, что уже и сам смерти желать начнешь. Зимой же – холодно, да броня индевеет и кожу обжигает. Приходится плащи и шубы набрасывать – но тяжелы они, утомляют и движения сковывают. Да и не греется железо-то от меха. Все равно «кусается».

То ли дело нежная прохладная осень! Не жарко, не тяжело, никаких дождей и туманов, пропитывающих одежду противной холодной влагой; ветерок поддувает, освежает тело и уносит запахи. Самая лучшая погода для хорошей драки!

Московская дружина перетаптывалась поперек недавно скошенного длинного поля, одним краем упираясь в редкий сосновый бор, а другим – в узкий ручеек, сразу за которым начинался густой, влажный и непролазный осинник.

Хотя – какая там московская? Из шестнадцати сотен воинов восемь – галичская дружина, пять – суздальская и три – боровская. Великий князь Московский, узнав про ордынский набег, объявил сбор ополчения на Берегу [1], возле Коломны – но главные силы еще не собрались, и потому в «московской рати» на сегодня не имелось ни единого московского боярина. Однако первый русский воевода не стал дожидаться головного полка – помчался вперед с теми полутора тысячами воинов, каковые подошли самыми первыми. И – догнал!

Татары растянулись на удалении всего в сотню саженей. Числом примерно втрое больше – но почти без брони, в шапках вместо шлемов, на низких степных лошадках и с легкими пиками вместо тяжелых рогатин.

Обычно степняки не вступают в сражения. Ведь они ходят в чужие земли грабить, а не умирать. Однако на сей раз воевода Юрий Дмитриевич, брат великого князя Василия, подловил их на возвращении в Дикое поле – с огромным обозом награбленного за месяц барахла, что заполонило всю дорогу за спинами легконогой конницы. Не могли же ордынцы бросить все добро, добытое с таким трудом, и просто разбежаться, возвращаясь в родные кочевья редкими перелесками и узкими тропками! И потому сейчас разбойники хмуро стояли от соснового бора до осинника и разглядывали кованую рать, загородившую им путь к свободе.

– Почему они не стреляют, папа? – разорвал тяжелую тишину звонкий мальчишеский голос, заставив бояр резко перевести дух и зашевелиться.

– Кто это был? – привстав на стременах, закрутил головой одетый в золоченые доспехи воевода.

– Прости, Юрий Дмитриевич! – отозвался крупный боярин в панцирной кольчуге со вплетенными в нее воронеными дисками размером с ладонь. – Сие сын мой сын, Василий. Новик он, первый раз в походе. Юн еще, знаю. Но уж очень просился! Истинный воин растет.

Небольшая свита воеводы, плотно стоявшая в нескольких шагах перед рядами дружины, немного расступилась, позволяя всаднику из задних рядов проехать вперед.

Поравнявшись с воеводой, ратник приложил руку к груди, чуть поклонился:

– Хорошего дня тебе, Юрий Дмитриевич! Мое имя Василий, я есмь сын князя Ярослава Боровского, внук князя Владимира Храброго [2]!

Панцирная кольчуга, щит капелькой, рогатина с широким наконечником, островерхая ерихонка с посеребренной улыбающейся маской от шлема до подбородка. В полном боевом облачении новика было не отличить от всех прочих воинов, опытных и не очень. Своим сложением мальчик, несмотря на юность, мало уступал большинству бояр, а отсутствие бороды не было столь уж ясным признаком молодости, ибо многие воины оные ровняли и стригли – и потому из-под защитных масок на грудь они не выпадали.

– Сколько тебе лет, юный витязь? – поинтересовался воевода.

– Уже тринадцать, княже! – Новик отвернул личину в сторону, открывая совсем детское веселое лицо с узким подбородком, острым носом и глубокими синими глазами.

– Не рановато в сечу-то? – склонил голову набок звенигородский князь.

– Я внук Владимира Храброго! – звенящим голосом выкрикнул княжич. – Я должен стать великим воеводой! Я учусь сражаться!

– Похвальное желание, – кивнул воевода. – В твоих жилах течет гордая кровь, ты станешь достойным витязем.

– Благодарю, княже! – Новик снова спрятал лицо под железную маску.

– Что до луков, княжич, – перевел взгляд на врага Юрий Дмитриевич, – то татары уже месяц разбойничают. Вестимо, боевые припасы у них давно кончились. Нечем им стрелять, колчаны пустые.

– А мы почему не стреляем?

– Ждем удачного момента. – Воевода отвел руку назад и потрогал лежащий на крупе коня, обшитый бархатом саадак [3].

– Когда он наступит?

– Ты задаешь слишком много вопросов, сынок, – вмешался князь Ярослав Боровский. – Не мешай воеводе!

– Коли не спрашивать, княже, ничему не научишься, – укорил его Юрий Дмитриевич и обратился к новику: – Нам надобно, Василий Ярославович, чтобы татары на нас напали. Иначе Большим нарядом не воспользоваться. А они, видишь, квелые стоят. Надо бы расшевелить… – И воевода повернулся к боровскому князю: – Сможешь, Ярослав Владимирович?

– Дозволь мне, княже, дозволь мне! – встрепенулся новик. – Дозволь, я наши сотни на ордынцев поведу!

– Ну нет, Вася! – решительно отрезал князь Боровский. – Ты сюда учиться просился, а не в самую свалку влезать! Вот при воеводе и оставайся! Учись! Юрий Дмитриевич, сделай милость, присмотри за ребенком!

– Отец! – возмущенно выкрикнул мальчишка.

– Жди здесь, Василий, и слушайся князя Звенигородского! Тихоня, Басарга, Вторуша, берегите сына, остальные за мной! – Ярослав Владимирович повернул коня, поскакал к своим сотням.