Миссис де Уинтер - Сьюзен Хилл Страница 10

Вскоре после этого я поймала себя на том, что стою перед балконной дверью и смотрю в сад, наблюдая за тем, что происходит за окном, как бы отключившись от находящихся в комнате людей, словно их нет вообще, гляжу на зеленые, желтые и багряные деревья, на усыпанный ягодами остролист.

- Я думаю, вам неплохо бы выйти на воздух. Вам нужно сделать небольшой перерыв.

Это был Кроли, славный, надежный, предсказуемый, внимательный Фрэнк, тот самый Фрэнк, заботливый и чуткий, каким был всегда. Я быстро оглянулась через плечо, окинула взглядом комнату. Фрэнк пояснил:

- С Максимом все в порядке. Я только что был с ним. Леди Трединт изводит его рассказом об эвакуированных. Война закончилась почти четыре года назад, но здесь это до сих пор главная тема разговоров.

Мы медленно пошли садом, удаляясь от дома, и постепенно я почувствовала, что напряжение и тревога меня покидают и я могу поднять лицо к солнцу.

Я сказала:

- Боюсь, мы так мало знаем о том, что здесь происходило. Письма приходили нерегулярно, иногда пропадали. До нас доходили лишь весьма печальные новости о бомбежках, о том, что происходит в других странах. - Я сделала паузу. - Вероятно, мы и от этих вещей убежали. Должно быть, люди именно так и считают?

- Я думаю, - осторожно проговорил Фрэнк, - люди стали более самоуглубленными и все заняты своими собственными делами.

- Ах, Фрэнк, спасибо вам. Вы очень деликатно поставили меня на место. Вы хотите сказать: с глаз долой - из сердца вон. Мы слишком мало значим, чтобы о нас думать или судачить. Люди просто-напросто забыли нас.

Фрэнк вежливо пожал плечами.

- Понимаете, мы утратили чувство перспективы - Максим и я... В прежние времена мы были... точнее, Мэндерли был в центре внимания в этих краях, вы знаете... Все интересовались, все об этом говорили... но мир изменился. Появились более важные заботы. О нас забыли.

- Отчего же, о вас помнят, это несомненно, только...

- Фрэнк, не надо сожалений... Видит Бог, это то, чего я хотела для нас обоих, - быть маленькими и незначительными, частью прошлого и забытого. Вы должны это понимать.

- Да, я понимаю.

Мы достигли старой части сада, откуда можно было бросить взгляд на крепкий белый дом, а также на лошадей, пасущихся на лугу.

- Бедняжки, - сказала я, видя, что лошади заметили нас и двинулись в нашу сторону. - Не набрать ли нам яблок?

Мы принялись поднимать с травы паданцы, а затем не спеша направились к забору; видя это, лошади зарысили к нам - блестящие и красивые, каштановые и серые.

- Кто на них ездит теперь? Джайлс еще ездит? Или, может, Роджер? Я не знаю, что происходит сейчас и что будет потом.

- Боюсь, я знаю не больше. В течение последних нескольких лет я редко виделся с ними.

Я знала, что Фрэнк уехал жить в Шотландию, где управлял огромным поместьем, вскоре после войны женился и у него очень скоро родились два сына, и, глядя сейчас на него, я видела, что он счастлив, устроен в жизни и почти полностью отрешился от прошлого. Я вдруг ощутила какой-то странный прилив, не знаю чего именно - горечи? боли от потери? Он был единственным человеком, который любил Мэндерли почти так же, как Максим, был нашим последним связующим звеном с той жизнью. Сейчас он, как и Беатрис, хотя и по-другому, ушел от нас, и я чувствовала, что Максим это понимает.

Мы стояли возле забора, лошади хрустели яблоками, аккуратно беря их с наших ладоней. Я погладила мягкую пушистую морду серой и сказала:

- Фрэнк, мне так хочется остаться в Англии, вы бы знали, как я тосковала по дому. Как мечтала о возвращении! Я никогда не говорила обитом Максиму - как можно? Я не знала, как он воспримет. Мне все равно, как отнесутся люди, что они подумают... Дело не в людях.

- Я понимаю.

- Эти места - вот они, эти поля... небо... деревенский пейзаж. Я знаю, что Максим испытывает те же самые чувства, я абсолютно уверена в этом, только он не осмеливается признаться... Он так же тоскует по дому, как и я, но у него... - Я замолчала. Слышно было лишь, как тихонько хрустят яблоками лошади да еще где-то поет жаворонок, взвившийся в ясное небо. Слово "Мэндерли" стояло между нами, пусть непроизнесенное, но мы чувствовали это, и оно, казалось, заряжало атмосферу электричеством. Наконец я проговорила: Я чувствую себя предательницей. Я не должна была этого говорить.

- Я так не думаю, - осторожно сказал Фрэнк. Он вынул из кармана трубку и стал набивать ее табаком из потрепанного кожаного кисета - того самого, которым Он всегда пользовался, и это тут же напомнило мне сцену, похожую на нынешнюю, когда я очень давно выплеснула ему все свои тревоги и получила от него основательную поддержку. - Это все совершенно естественно. Вы англичанка. Англичанка до мозга костей! Это ваш дом, хотя вы все эти годы жили за границей. Вы и сами говорите, что те же чувства испытывает Максим, и я уверен, что он все понимает.

- Могли бы мы вернуться? Не будет ли... - Я споткнулась, подбирая слова. - Фрэнк, не будет ли... каких-либо препятствий, которые могут нам помешать?

Он некоторое время раскуривал трубку, затем выпустил облачко голубого дыма в воздух. Я продолжала поглаживать морду лошади, сердце мое гулко колотилось, а лошадь, осчастливленная таким вниманием и лаской, била копытом землю и тыкалась носом в мою ладонь.

- Вы имеете в виду то... то, что случилось?

- Да.

И даже теперь, хотя рядом витал дух Мэндерли, мы не произнесли это слово.

- Я не думаю, что может возникнуть нечто такое, что помешает вам вернуться, если вы оба этого хотите, - сказал Фрэнк.

Мое сердце подпрыгнуло от радости. Остановилось. Резко забилось снова. И тогда я спросила:

- Фрэнк, вы были там?

Он внимательно и понимающе посмотрел на меня.

- Да, конечно. Я должен был там бывать.

Я затаила дыхание. Фрэнк взял меня под локоть и стал тихонько направлять в сторону дома, уводя от пастбища и лошадей.

- С этим покончено.

Я промолчала. Однако призрак, заново пробудившийся, следовал за нами по траве. Люди ушли, да и не о них я думала. Ребекка мертва, и ее дух более не мог меня преследовать, я вообще не думала о ней в то солнечное октябрьское утро. Я думала только о том месте, о доме, о саде, о Счастливой Долине, ведущей в укромную бухту, о пляже. Еще о море. И как бы молча прижимала все это к груди и приветствовала.

Как ни странно, но отсутствие Фрэнка Кроли тяжело сказалось на Максиме, я поняла это по выражению его лица, по запавшим глазам и обозначившимся под ними кругам. Фрэнк был умиротворяющим началом, нам обоим с ним было легко. Чуть позже мы сели, слушая рассказы об Инвернессшире, о горах, озерах, оленях, об удивительных пейзажах, которые он полюбил, о своей жене Джанет и двух маленьких сыновьях. Он показал нам их фотографии, и теперь, когда комнату наполнило настоящее, кажется, никаких теней между нами не лежало. Кроме одной, которую я с трудом могла определить. При разговоре и разглядывании двух мальчишек, Хэмиша и Фергуса, я ощутила в груди пустоту, к которой уже привыкла и которая затем вдруг сменилась взлетом безрассудной надежды. Мы никогда не говорили о том, будут ли у нас дети. Вначале все было совсем иначе, перед нами открывалось светлое будущее, и они должны были унаследовать Мэндерли. Я не знала, хочет ли Максим иметь детей теперь; похоже, им не находилось места в условиях нашей нынешней жизни за границей. Но если мы вернемся домой...