Неприятности в старшей школе - Меган Брэнди Страница 10

Он такой тупица, что просто не верится.

Я поворачиваюсь к зеркалу в золоченой раме и оглядываю себя с головы до ног.

Глупая девчонка, которая не в силах отпустить тех троих, кого сама от себя отталкивает.

Ирония в смене событий.

Я поднимаю с пола рюкзак и волочу его за собой, расправляя плечи, когда дохожу до последней ступеньки.

Коллинз оборачивается и впадает в ступор при виде меня.

– Какого хрена?

Он оглядывает темно-фиолетовое платье-свитер из кашемира, которое сам и выбрал. Теперь оно разрезано по бокам, и кончики свободно завязаны, демонстрируя мой черный бюстгальтер-майку. Его взгляд опускается к купленным им же «чулкам», на которых теперь зияют дырки в стратегически важных местах – слева сбоку и справа в верхней части бедра, уходящая под ткань платья.

В области стоп у них теперь тоже недостает нескольких дюймов.

Я не завила волосы, как он надеялся, а собрала их в тугой конский хвост на затылке – только потому, что они без конца прилипали к этому дурацкому материалу.

Он посмел попросить меня срезать синие кончики, и я добродушно послала его в задницу.

– Это платье стоило четыреста долларов. – Он в бешенстве буравит меня взглядом.

– Я же говорила тебе – не покупай. К тому же для тебя это копейки, правда же?

Он подлетает ко мне.

– Мне нужно, чтобы ты, мать твою, соответствовала образу. Ты сама согласилась на это.

– Эти люди терпеть не могут «Армани», и их тошнит от чертова «Прада». Они за десять миль почуют развод.

Я качаю головой и прохожу мимо него, но он хватает меня за локоть, и я разворачиваюсь, отдергивая руку.

– Может, мне лучше позволить тебе, понторезу, строить из себя идиота? – вскипаю я.

Черты его лица напрягаются, выражая вопрос, и я качаю головой.

– Ты так туп, что искренне думаешь, будто, изменив меня под себя, сможешь их убедить? Что они похвалят тебя или обзавидуются? Ничего этого не будет. Может, я и согласилась на все это, чтобы ты держал свой крысиный язык за зубами, но ты тот еще идиот, если думаешь, что этим все решил. Эти парни? Они знают меня.

– Да уж, они-то определенно знают, – он пытается задеть меня, намекая на видео.

Я поднимаю голову и пожимаю плечами:

– Да, ты прав. Все трое, мать их, опустились на колени… передо мной. Спасибо, что подтвердил мою точку зрения. Они знают меня. Они знают, как я думаю, что мне нужно и когда именно. Ах да, а еще как мне, блин, нравится, чтобы меня трогали – сейчас это не имеет совершенно никакого значения, но тем не менее это так, придурок. И я это не скрываю. Мне это не нужно, Коллинз, потому что те люди, до которых мне есть дело, не осуждали меня за то, в чем я нуждалась, как и за то, что я, да, наслаждалась тем, что они мне дали. Мне нужно только, чтобы люди не узнали, что мы были в твоем домике, пока ты веселился в футах от него, что вряд ли говорит о твоем большом уме.

– Иди на хрен.

– Сам иди, – бросаю я в ответ. – Как уже говорила, они знают меня. Всего несколько дней назад я была с ними, а теперь я с тобой. И если я появлюсь в этом чертовом платье и балетках, с кудряшками на голове и улыбкой на лице, выглядя как очередная точная копия всех твоих стандартных сучек, ты отведаешь цемента быстрее, чем успеешь произнести слова «я сдаюсь».

– Я никогда не сдаюсь.

– А я никогда не подстраиваюсь и не подчиняюсь, – презрительно произношу я. – Если хочешь, чтобы тебе поверили, дай мне остаться собой, потому что я ни для кого на этом хреновом свете не собираюсь становиться какой-то другой. И даже если теперь я для них шлюха, не заслуживающая ни капли доверия, они не какие-то безмозглые бараны. И тебе придется это признать, потому что они это доказали. А если не признаешь – выставишь себя лохом.

Не дожидаясь ответа, я поворачиваюсь, иду к машине этого мудака и сажусь в нее.

Через несколько секунд он тоже занимает свое место.

– Ну, по крайней мере, ты попыталась замазать круги под глазами.

Говнюк.

Я отпрыгиваю и встряхиваюсь, а потом делаю шаг вперед для очередной комбинации ударов.

Цепь лязгает, ударяясь о брус, груша для битья отскакивает обратно к моим рукам без перчаток, порезы на костяшках пальцев становятся все глубже, и кровь тонкими струйками стекает по предплечьям, капая на резиновый мат у меня под ногами.

Я продолжаю – раз, два, удар снизу. Левой, правой, удар по почкам.

Его щека, его челюсть, его чертов висок. Сдохни, ублюдок.

На правой руке рана раскрывается до кости, и я сжимаю челюсти, обхватывая руками подвесную грушу, чтобы отдышаться.

Я не могу поверить во все это дерьмо.

Я не видел ее три чертовых дня, а такое ощущение, что прошло три чертовых года. Почему и как вообще мы согласились просто сидеть и ждать, я понятия не имею.

Это просто, мать его, пытка какая-то.

– Ты закончил, мальчик?

Я опускаю подбородок к груди, руки безвольно падают вниз. Я поднимаю взгляд на дверь, зная, что у нее за спиной стоят мои братья.

Что, реально, козлы?

– Нет-нет, дитя, – предостерегает Мейбл, подходя ко мне с набором для оказания первой помощи. – Не смотри на них так. Они правильно сделали, что позвали меня. По виду тебе так же плохо, как тогда, когда ты узнал, что зеленый Могучий Рейнджер [1] покинул шоу.

На моем лице появляется улыбка, несмотря на дерьмовое настроение и смешки братьев у нее за спиной.

Она едва улыбается, а потом машет рукой через плечо, подавая сигнал Ройсу и Кэптену, чтобы они вошли.

– Я смотрю, тут проделано немало работы, – она многозначительным взглядом окидывает тату на левой стороне моей груди, уходящую к лопатке. Она готова лишь наполовину – десять чертовых часов в кресле. Мне нужно было чем-то занять время.

– Ага. Вчера только снял повязку.

Она подмигивает, и мы все садимся.

Мейбл встает передо мной на колени и принимается обрабатывать мою руку перекисью.

– Итак, – она смотрит на меня, приподнимая бровь. – Она ушла.

– Вы слышали, что он пустил Коллинза Грейвена в Брейшо? – спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.

– Слышала.

– И то, что она ушла с ним в первый же день?

Ее руки на мгновение замирают, и я бросаю быстрый взгляд на братьев. Они тоже заметили.