Идеальная для колдуна - Лика Семенова Страница 10

Амели пробовала исследовать окно, но не смогла открыть створки. Появлялась даже мысль разбить стекла, но мелкий переплет делал эту затею бесполезной — ей никак не просочиться через ромбы свинцовой сетки. Впрочем, как и прыгнуть со второго этажа. Не хватало только ноги переломать.

Уставшая, голодная, напуганная. Она лежала на кровати, разглядывая узор балдахина. Думала о том, что никто и не собирался гасить свечи. Ложиться спать при свечах растратно и глупо. Если свеча вдруг упадет — может случиться пожар. И как бы было хорошо, если бы в этом проклятом замке разом упали все свечи.

Снова скреблась мышь… Фелис постоянно тащила в дом кошек, но они почему-то не приживались, неизменно пропадали. Теперь мышь совершенно обнаглела, влезла в постель и щекотала по руке тонким хвостиком. Амели никогда не боялась мышей. Истошно кричать и забираться на стул — это к матушке и сестрам. Ей даже нравились забавные мордочки с черными пуговками глаз и крошечным розовым носом. Они милые. Но в постель — это уже слишком.

Амели открыла глаза и с ужасом увидела, что по ее руке скребется маленький фиолетовый пальчик. Она вскочила и уставилась на демона, сидящего на кровати. Какая злая шутка: на миг показалось, что она дома.

Орикад казался обиженным:

— Чего шарахаешься? Или кого другого ожидала увидеть? Поприятнее?

Хотелось врезать, чтобы он отлетел к стене. Неудивительно, что его лупят и колдун, и Гасту. Маленькое противное создание!

— Ты меня напугал.

— Напугаешь тебя! Спишь до обеда.

Амели поднялась, выглянула в окно: солнце висело высоко, освещая идеально ухоженный сад. Да уже за полдень перевалило. Она долго разглядывала стройную вереницу апельсиновых деревьев по краям желтой, как хлебная корка, аллеи, лабиринт стриженных кустов самшита, идеальные кипарисы, похожие на огромные наконечники пик. И ажурные кованые ворота вдали, отделяющие этот проклятый дом от нормального мира. Ворота… Такие близкие и такие недостижимые. За воротами, на другом берегу реки, взбирались на холм крытые красной черепицей дома.

Амели глубоко вздохнула и поняла, что все тело ломит. Целую ночь, не снимая корсета… Казалось, он ее сейчас попросту раздавит, как щипцы хрупкую кожуру высохшего ореха. Она несколько раз судорожно вздохнула:

— Здесь есть хоть одна горничная?

Орикад поднял брови:

— Зачем?

— Корсет ослабить. Я сама не могу.

Демон обижено скривился:

— Комнатных девушек не держим. На что они нам? Чесать некого.

Он подлетел, шлепая крыльями:

— Повернись.

Впрочем, уже было все равно, кто именно развяжет эти проклятые узлы, а крошечный орган никак не превращал это невообразимое существо в мужчину. Амели задержала дыхание, сдерживая стон. Когда корсет начал расползаться казалось, вскрыли грудную клетку. Свобода давалась болью от живота до самой шеи. Амели, наконец, вздохнула, просунула руки под жесткие пластины и растирала ребра.

Демон фыркнул:

— Будто не могла вчера сказать. Вот дура!

— Сам дурак!

От этой глупой детской реакции стало легче. Намного легче. Даже хотелось засмеяться. Но, в сущности, ничего не изменилось — она по-прежнему пленница.

— Завтрак Гасту принесет. Впрочем, — демон хохотнул, — какой там завтрак! Обед уже, милая моя! А там и ужин. И да… — демон повис перед ней, заглядывая в лицо: — Мессир будет ждать тебя к ужину. Так велено.

Амели остолбенела повернулась к демону, поджав губы и округлив глаза:

— Зачем?

Орикад пожал плечами и недобро прищурился:

— А я почем знаю? Зачем — это дело хозяйское. А мое дело передать и сообщить… — он вытянул губы и потер пальчиками подбородок, — что выглядишь ты приотвратно. Ты что, ревела всю ночь?

Амели отвернулась и села на кровать:

— Твое какое дело?

— Ох, ох, ох, — маленький поганец надул щеки и поводил раскрытыми ладонями. — Или по дому шастала?

Предсказуемо. Наверняка этот белобрысый лакей проболтался, спозаранку доложил. А может, тогда же, ночью. Даром что нормальный человек, а на деле такое же мерзкое нечто, как демон или горбун.

— Нигде я не шастала.

— Ну-ну…

Охватила такая злость. Хотелось схватить гаденыша и швырнуть, наконец, в стену. А еще лучше — запихать в тот пузырь. Если бы Амели так могла!

— А если я не пойду?

— Что? — демон подлетел от неожиданности и вытаращил глаза. — Тоже мне, придумала. Ты это брось — серьезно говорю. Не испытывай терпение мессира. Как друг говорю. Ты его совсем не знаешь.

Амели опустила голову:

— Тоже мне, друг.

Все посерело, поблекло, будто разом заволокло небо, и пошел затяжной дождь. Она старалась не унывать, не раскиснуть, а теперь чувствовала себя полной дурой. Идиоткой. Что теперь будет? Ужин… К чему все это?

— Зачем ему ужинать со мной? Разве ему не с кем? — она едва не плакала.

Орикад завис рядом, шлепая крыльями, и участливо гладил по спине:

— Может, мессиру женского общества захотелось. Ласки какой…

Амели все же шлепнула демона, он отлетел с визгливым хохотом, повис в отдалении и принялся теребить свое крохотное достоинство. Она отвернулась: как не стыдно. Впрочем, теперь это уже не шокировало, да и выглядело попросту смешно. По крайней мере, уродец изо всех сил старался представляться другом, поддержать. Неосмотрительно его обижать. Нужно быть приветливой и постараться склонить его на свою сторону. Союзник, пусть и такой, лучше, чем никакого.

Она подошла и погладила его по теплому бархатному плечику:

— Извини. Я не хотела тебя обижать.

Демон размяк и подставил загривок, даже заурчал и прикрыл от удовольствия глаза. Маленький поганец любит ласку…

Амели стояла перед закрытой зверью в салон, где было нарыто к ужину, и слушала, как колотится сердце. Громко, сбивчиво. Она посмотрела в вырез на груди — от волнения кожа пошла красными пятнами. Лицо, наверняка, тоже. Может, оно и к лучшему — показаться некрасивой.

Двери открылись беззвучно, без посторонней помощи. Амели так и застыла в проеме, пока колдун не приказал войти. Едва чувствуя ноги, она подошла к стулу, который, как образцовый лакей, отодвинул для нее Гасту, села и замерла, сцепив на коленях ледяные пальцы.

Колдун сидел с торца довольно внушительного стола, заставленного подсвечниками и всевозможными блюдами, источающими аппетитные ароматы. Элегантный, но небрежный. Смоляные локоны легкими волнами ложились на кафтан из серебряной парчи, из-под отложных шелковых манжет пенилось тончайшее кружево сорочки.