Цена счастья - Джорджет Хейер Страница 10

Обитательницы Милверли, хотя и были знакомы со многими дворянами, живущими по соседству, никогда не завязывали с ними тесных отношений. Пропасть между Милверли и более скромными поместьями была слишком глубока, чтобы они могли приезжать друг к другу в гости. Да, пятый граф Спенборо был любезен со своими соседями, а Серена неукоснительно соблюдала правила вежливости. Но считалось, что ужин или вечерний прием в Милверли не требовал ответного приглашения. В дни охоты, когда его светлость забирался слишком далеко от своего поместья, он частенько перекусывал в доме какого-нибудь знакомого охотника. Иногда графа сопровождала Серена, оба они бывали забрызганы грязью по самые уши, и, по общему признанию, не было гостей более непритязательных и общительных, чем отец и дочь. Однако после того, как вас проведут по парадной лестнице особняка в Милверли, передавая от одного лакея к другому, после того, как вы, пройдя несколько залов, попадете в большую гостиную, где вас примет юная леди Спенборо, а потом усядетесь в столовой за стол, где вас ждет, по словам лорда, «обычный скромный ужин», вы поймете, что не много найдется дам благородного происхождения, которые бы решились без внутреннего содрогания пригласить хозяев Милверли к себе в дом.

Когда Фанни и Серена обосновались во Вдовьем доме, многие окрестные дворяне почувствовали себя неуверенно и, за исключением некоторых совсем уж бесцеремонных личностей, выжидали, как обе женщины поведут себя по отношению к соседям, прежде чем навязывать им свое общество, — ведь это могло и не понравиться вдове и ее падчерице.

— А в результате, — сказала однажды Серена, прекрасно понимая, что именно беспокоит наиболее деликатных их соседей, — мы с тобой, дорогая Фанни, оказались в обществе семейства Айбсли и этой жуткой Лейлхэм! Должна сказать, что сегодня утром я столкнулась в Куэнбери с миссис Оррелл и открыто обвинила ее в пренебрежении к нам. Так вот, она в своей обычной бесстрастной манере сообщила мне с какой-то нехорошей усмешкой, что старая леди Оррелл посоветовала ей не торопиться присылать нам приглашение, потому что это поставит ее на один уровень с леди Лейлхэм. Можешь себе представить, как я взорвалась!

— Но ты сказала ей, как мы будем рады принять ее у себя?

— Конечно, сказала. Но ты будешь потрясена, Фанни! Мы с ней вдоволь посплетничали и пришли к выводу, что леди Лейлхэм — абсолютная плебейка. Не злись на меня! Я знаю, как тебе нравится ее общество.

— Ну, Серена… Ты же знаешь… Что я могу поделать? Сэр Уолтер Лейлхэм был другом твоего дорогого отца, и поэтому мы не можем оттолкнуть ее. Не могу понять, как он на ней женился!

— О, он был разорен. А у нее было огромное состояние, а может, она была богатой наследницей или что-то в этом роде. Мне жаль ее дочерей: леди Лейлхэм полностью подчинила их себе и, будь уверена, считает, что они найдут себе блестящих мужей. С Эмили у нее этот номер может пройти, не спорю. Но ей не удастся всучить свою веснушчатую дочку кому-нибудь породовитее, чем простой баронет.

— Серена, как ты можешь? — запротестовала Фанни.

— Конечно, я не смогла бы…

— Пожалуйста, будь серьезной. Думаю, Энн через год-два станет такой же, как ее сестра Эмили. А Эмили ведь очень хорошенькая, правда ведь? Я только надеюсь, что эту девочку не заставят делать то, что ей не по душе.

— Вот что я тебе скажу, Фанни: не удивлюсь, если окажется, что леди Лейлхэм подлизывается к тебе с одной-единственной целью — она надеется, что ты возьмешь Эмили под свое покровительство.

— О, ты ошибаешься! Кроме того, в этом нет необходимости. Она, похоже, знает всех в округе и появляется везде, где только можно.

— Используя титул Лейлхэмов! Но она проницательна, насколько это для нее возможно, и прекрасно понимает, что ее только терпят. Людей такого сорта приглашают на светские рауты, но никогда не зовут на ужин с друзьями.

Фанни признала правоту Серены, однако добавила:

— Все же ее манеры совсем не вульгарны, и нельзя сказать, что она угодничает.

— Ну, в ее манерах есть какая-то утомительная официальность, присущая тем, кто не осмеливается выпрямиться из-за боязни оказаться не на высоте, а ее пресмыкательство — наихудший вид этого древнего искусства. Клянусь, но по мне уж лучше подхалимство, чем эта нелепая демонстрация своей значимости. «Мы с вами, дорогая леди Спенборо…», «Как мы с вами знаем, леди Серена, знатные дамы смеются…». Тьфу!

— Да, это ужасно. Нелепо. Но мне нравится Эмили. А тебе? Она такая жизнерадостная девушка, с такими естественными, искренними манерами!

— Ее слишком легко подавить. Стоит посмотреть на ее виноватый вид, когда мать, словно василиск, осуждающе взирает на дочь. Я допускаю, что Эмили естественна и красива. Но если ты обнаружила в ней больше мозгов, чем может уместиться в твоем наперстке, значит, ты обладаешь просто необыкновенной проницательностью, моя дорогая.

— Ты такая умная, Серена! — наивно воскликнула Фанни.

— Я? — изумилась молодая женщина.

— О да! Все так говорят, и это правда.

— Фанни, дорогая, о чем ты? Я не претендую ни на что, кроме простого здравого смысла.

— Нет, у тебя есть нечто гораздо большее! У тебя острый ум, и ты всегда знаешь, что сказать людям. Помнишь, супруги Каслри останавливались у нас в прошлом году? Я была просто в восторге от того, как умно ты повела с ними разговор! А сама я не могла придумать ничего, кроме нескольких пустых фраз.

— О Боже, какая чепуха! Уверяю тебя, это не что иное, как привычный трюк. Ты забываешь, как долго я вращалась в свете. Вот достигнешь моего возраста и будешь вести себя точно так же.

— Нет, никогда мне это не удастся, — покачала головой Фанни, — я так же глупа, как Эмили Лейлхэм… И я уверена, что часто просто раздражаю тебя.

— До сих пор — ни разу! — объявила Серена, слегка покраснев, но шутливым тоном. — Господи, да если у меня появится новый поклонник, я постараюсь, чтобы ты не попалась ему на глаза. А то на твоем фоне я покажусь ему синим чулком. И тогда прощайте мои надежды на респектабельный брак!

Фанни расхохоталась, потом обе умолкли. Однако Серена с изумлением поняла, что ее мачеха говорила правду. Да, она любила эту милую женщину, но порой ее действительно раздражало простодушие Фанни и частенько хотелось общества кого-нибудь другого, равного ей по уму.

Серене также было непросто привыкнуть к тому, что она считала бездельем, и еще труднее было отказаться от охоты. Ей все равно рано или поздно пришлось бы это сделать, так как она находилась в глубоком трауре, но если бы Фанни разделяла с ней страсть к верховой езде, они могли бы хоть иногда проехаться вместе верхом. Но та была весьма нервной наездницей, готовой скакать рядом с Сереной по ровным дорожкам иноходью и впадавшей в панику при одной мысли о том, что придется преодолеть малюсенькое препятствие. Хартли же рассматривал лошадей лишь как средство передвижения из одного места в другое.

Своих охотничьих лошадей Серена решила отослать в Таттерсолс. У себя она оставила лишь резвую чистокровную кобылку, которую можно было поставить в конюшню при Вдовьем доме. Эта конюшня была построена так, что здесь могли разместиться не более шести лошадей, и, хотя Хартли вежливо попросил Серену продолжать считать конюшню в Милверли своей, гордость не позволяла девушке быть обязанной новому графу. Фанни, знавшая, какую боль это причиняет падчерице, была потрясена ее решением. Однако Серена, не желавшая, чтобы ее рану бередили или даже просто замечали, небрежно бросила: «А, ерунда! Какой смысл держать лошадей, если я все равно не буду на них ездить? Я не смогу позволить себе кормить их досыта, а кузен Хартли вовсе не обязан делать это за меня».