Любовь преходящая. Любовь абсолютная - Альфред Жарри Страница 10

Люсьен встает. Он уже больше не может. Его глаза горят, он думает о том, как бы повежливее ретироваться.

— Мадам…

Так ничего и не придумав, он подходит к ней. Высокая женщина по-прежнему неподвижно сидит на изогнутой козетке с мертвенно-зеленой муаровой обивкой, подпирая подбородок ладонью. Она похожа на сфинкса в короне с картины Моро [38].

— Мадам, я забыл вам признаться в том, что…

Она беззвучно смеется; ее стальные голубые глаза его подстерегают, исподлобья. Ему хочется кричать или рычать; его завораживает этот волевой жестокий взгляд. Его затягивает, как будто кто-то тащит его силой; он падает на колени, он закрывает лицо руками: он бы расплакался, если бы не боялся, что останется навсегда жалок и смешон. Его несчастное, дергающееся в конвульсиях лицо зарылось в платок, в платочек, словно плоть, дебелый и нагой.

— …что я вас люблю! — лепечет он, дабы ложью оправдать дикость натиска.

И вот он уже чувствует, как вокруг его плеч гибкими щупальцами спрута нервно сжимаются руки герцогини, а ее губы тем временем шепчут ему в ухо, затем в губы, словно запечатывая уста:

«Дорогой мой! Дерзок лишь тот, кто выказывает, а не тот, кто доказывает!»

Действие происходит в оранжерее. Кузен пришел к двум часам, во время ее фортепьянных занятий, надеясь с ней не встретиться, но Марго (вот уж везенье!) по непонятной причине была освобождена от урока: и вот она внезапно появляется из-за клумбы с плаунами.

Марго — лет десять-одиннадцать; ни то ни се в смысле невинности; она вскоре пойдет на свое первое причастие, она довольно хорошо воспитана, но с тех пор как к дяде Жоржу зачастил кузен, вздумала подражать его — куда более изысканным — манерам, что отнюдь не мешает ей выжимать из него звонкие и блестящие монетки.

Марго — темноволоса и худа, как любой подросток в этом неблагодарном возрасте; она уже играет сонаты и не без удовольствия дозволяет щекотать себе затылок. Отпустить их кататься на двухместном велосипеде ее родители не решаются.

МАРГО (бросается на шею взрослому кузену): Люсьен, ты еще не знаешь? У меня детеныш…

ЛЮСЬЕН (совершенно невозмутимо): Ну, показывай! Обезьяна? Кошка? Заяц? Или кукла?

МАРГО (лукаво): Нет, настоящий детеныш… Детеныш из меня самой… и я чертовски намучилась, пока он выходил на свет! Потребовались инструменты, я распухла, щека была вот такая… Ну, как, приятель? Ты поражен?

ЛЮСЬЕН (соблюдая приличия): Признаться, да. Не без этого. (Обходит девочку). Марго! Я не очень хорошо уловил суть этой утонченной шутки. Если бы нас слышала твоя мать… Что бы она о нас подумала?

МАРГО: Бояться нечего, маменька не заявится; она в гостиной с моим акушером. Оплачивает услуги! Что касается папеньки, то он смылся еще раньше, поскольку не мог вынести моих воплей.

ЛЮСЬЕН (с достоинством): Воплей? Еще бы!

МАРГО (беря кузена под руку): А по мне очень заметно, что он у меня выродился?

ЛЮСЬЕН (косясь): Гм! Гм!

МАРГО (доверительно): Его вытаскивали минут двадцать, не меньше! Я уже больше не могла!

ЛЮСЬЕН:!..

МАРГО (очень серьезно): Вчера вечером я почувствовала, что это произойдет сегодня; там все так шевелилось… как полишинель в коробке! Понимаешь, я туда все время тыкала пальцем, ну, и в итоге его растревожила.

ЛЮСЬЕН (закатывая глаза к небу): Не сомневаюсь!

МАРГО (еще серьезнее): Сначала меня хотели усыпить… Но я не захотела. Я им сказала: «Вы меня принимаете за неженку?» Я знала, что во время родов Жюля маменька из-за своей невралгии отказалась от наркоза наотрез. У меня невралгии нет, но позднее будет: поэтому надо все всегда предусматривать заранее. Итак, я на это не купилась, и этот дядька убрал свою наркозную трубку в чехол. Сейчас я тебе расскажу все подробно… Знаешь, я так боялась… Я дрожала как Эйфелева башня на сильном ветру. Папенька все приговаривал: «Держись, моя кисочка, моя выдрочка, моя черная крысочка, моя сладкая черносливочка!» Как мне хотелось ему куда-нибудь засунуть всех этих черносливочек! Маменька ходила с постной физиономией, какая у нее обычно бывает, когда утром шумят… Все было так тяжело и так томительно! Я не могла найти себе места. Я даже не причесалась, не умылась, так и ходила в ночной рубашке… А потом эти боли! Ой-ей-ей! Боли такие сильные, как будто из тебя вывинчивают Вандомскую колонну!

ЛЮСЬЕН (испытывая неловкость): Где боли? В щеке? Ничего не понимаю.

Он закатывает глаза.

МАРГО: Экий ты балда! Сегодня до тебя все доходит так медленно! Дело в том, что это связано со всем остальным. Считается, что когда вылезают последние, то это болезненнее всего.

ЛЮСЬЕН (как во сне): Сейчас было бы весьма кстати, если бы ударила молния, и прогремел бы гром!

МАРГО (невозмутимо): Подожди! Подожди! Я еще не закончила. Когда этот дядька ко мне подошел, я принялась отбиваться от него руками и ногами и даже осыпать его самыми сочными эпитетами, которые я знаю. Я его обозвала тюфяком и слизняком, а когда он придвинулся ко мне со своим прибором для выдергивания, я подпрыгнула метров на тридцать и давай улепетывать! Ты бы только видел, какую дурацкую гримасу он скорчил! Но маменька меня все же поймала: тут уже ничего не поделаешь, пришлось сдаться… Но особенно меня пугал прибор! Эдакие серебряные щипцы в форме утиного клюва… Еще немного и он бы залез туда клещами размером с клюв цапли! Помнишь малышку Как-бишь-ее, которая запихивала какие-то железяки в зад Тому…

ЛЮСЬЕН (в ужасе): Тому? Какому еще Тому?!

МАРГО (очень мягко): Как это, какому? Песику по кличке Том. Я же тебе рассказывала эту историю…

У Люсьена голова идет кругом, он выходит из себя и ударом тростинки обезглавливает дюжину тюльпанов.

ЛЮСЬЕН: Но она сказала «серебряные… в форме утиного клюва»… Значит речь идет о… Да, черт возьми, она говорит о том, что могла рассмотреть вблизи!

МАРГО (глядя на него пристально): Да, вблизи. Это такая штука, чтобы рот не закрывался!

ЛЮСЬЕН: При чем здесь твой рот? Уж лучше бы ты его не раскрывала! Нет, с меня хватит, я сдаюсь!

МАРГО (пожимая плечами): Вот и я тоже, в итоге сдалась: дядька сделал, все что хотел, и теперь детеныш — здесь (она показывает какую-то шкатулку). А знаешь, он цеплялся изо всех сил… На нем даже остались кусочки мяса!