Мозаика любви - Наталья Сафронова Страница 10

Время, которое судьба дала нам пройти вместе, было славным периодом зрелых дружеских отношений. Мы вместе воспитывали детей, постигали науку преодоления житейских проблем и искренне восхищались друг другом. Частые походы в театр превращались в культмассовые мероприятия. Количество купленных билетов измерялось не местами, а рядами. «Сколько у нас билетов?» — спрашивали меня. «Два» — отвечала я, подразумевая, что мы должны уместиться с детьми, друзьями друзей и родителями на двух рядах балкона, где места, как известно, дешевле. Не помню случая, чтобы у нас остались лишние билеты. Чаще, задавив билетеров массой, мы проводили двух-трех человек сверх нормы. В антрактах распивая припасенный коньячок, кто-то обсуждал постановку, а Юля не забывала поговорить об обновках. Но походы в театр — небольшой штрих наших отношений. Все изменения в семейной жизни, карьере, благополучии происходили в нашем коллективе закономерно, однако не одновременно. Кто-то родил ребенка, а кто-то завел автомобиль и стал подвозить остальных из гостей к метро или иногда провожать в аэропорт. Квартирный вопрос долго оставался неразрешенным, но, в конце концов настал момент и первого новоселья, которое отмечалось на снятой с петель двери. Калейдоскоп событий, переживаемых вместе, позволял расширить горизонты каждого, а успех одного делился на всех. Но не во всем. Мужчины ревниво обсуждали автомобили, а женщины — детей. Юлина дочь от первого брака давала ей повод для гордости. Трудолюбие и способности девочки позволяли матери чувствовать себя и в этом среди нас самой лучшей.

Но, увы, заслуживая по всем статьям награды, Юля не получала ее в материальном воплощении. Петр, обожавший ее в совершенствах и слабостях, не мог доказать своих чувств ничем, кроме любви. Как человек широкой души и высокого романтизма, он не был добытчиком…

И тут мне купили шубу. Не одежду на зиму, а шубу как предмет роскоши. Юлька увидела на мне мягкий, шелковистый, длинный символ женского престижа и содрогнулась. Но как я тогда поняла, не от зависти, а от несправедливости. Почему, глядя на меня в этой дорогой обновке, окружающие будут думать, что я достойна любви и счастья, а она — красивая женщина, любимая жена и отличная мать, в своей старенькой дубленочке лишь вызывать сочувственные вздохи. Неужели по одежке ее никогда не пустят в круг счастливых и благополучных? От этих мыслей Юля буквально затосковала. Ее отношения с Петром испортились. Она ждала от него больше, чем любви, ей хотелось ее материальных доказательств.

А мы с ужасом и чувством беспомощности наблюдали, как появилась и начала шириться трещина между супругами. В итоге любимый нами дуэт, прекрасно исполнявший песни бардов и разыгрывавший блестящие комбинации на волейбольной площадке, распался. Новых избранников выбирали не сердцем, а рассудком. Они обладали, или казалось, что обладали, как раз теми качествами, которых так не хватало прежним супругам друг в друге. Глеб готов был предоставить Юле материальные доказательства любви и купить шубу, а Лида не требовала от Петра ничего, кроме постоянного присутствия рядом. Наши ряды поредели. Мы чувствовали себя как дети разведенных родителей, которые знают, что уже никогда не пойдут в зоопарк с папой и мамой вместе. Кризис, который бывает во всех семьях, превратился в крах.

Новые свадьбы не праздновались, это было бы бестактно по отношению к друзьям. Обе пары теперь появлялись на общих сборищах по очереди. Глеб затеял ремонт в той квартире, куда привел жену. Это дело нужное и дорогостоящее, но нельзя же надеть на себя ремонт, чтобы идти в гости! На празднование Восьмого марта подруга появилась в новеньком костюмчике, миленьком, однако скромном. Ради него не стоило пренебрегать любовью. Потом Глебу пришлось поменять машину. Приятно, конечно, ездить на дорогой машине, но к пассажирке автомобиль все-таки не имеет прямого отношения. Справедливость, которую новый муж был призван восстановить, наделив Юльку зримыми приметами женского успеха, медлила.

Теперь мы реже виделись, и неудивительно, что пропустили момент, когда Юля стала ждать ребенка. Эта новость удивила и встревожила. Появление «новенького», как у нас называли новорожденных, всегда было радостью, объединявшей всех, но мы знали, как мечтал о ребенке Петр, и горевали, что судьба распорядилась иначе. Тревогу вызывало и здоровье Юльки, и возраст, увеличивший риск позднего материнства. Однако вплоть до роддома она чувствовала себя прекрасно, была спокойной и гордой.

В крещенские морозы родилась девочка, а роженицу на следующий день увезли в больницу с тяжелыми осложнениями. Ребенок остался на руках отца, сводной сестры и уже не молодых бабушек. Когда, несколько месяцев спустя, еще слабую, не пришедшую в себя от пережитого Юлию выписали домой, малышка уже сидела в кроватке и грызла сушку четырьмя прорезавшимися зубами. Мать требовала ухода не меньшего, чем младенец, что создавало для уже втянувшихся в свои лямки членов семьи дополнительные трудности. Почувствовав это, Юля позвонила мне и с тихой горечью сказала:

— Мне нет здесь места, я хочу обратно в больницу.

Еще через пару месяцев, когда дочурка уже пыталась вставать на ножки, Юлю выписали домой окончательно, и она начала возвращаться к тому, что осталось ей от жизни.

Приближался ее день рождения, она позвонила мне, чтобы уточнить, в каком магазине четыре года назад мне купили шубу! Я машинально ответила и только потом сообразила спросить:

— Ты хочешь шубу?

— Да, — ответила она низким, изменившимся за время болезни голосом, — Глеб собирается сделать мне подарок. — И тяжело усмехнувшись, добавила: — Пора бы уже!

«Как мы слабы, как уязвимы, — подумала я, глядя на потускневшее золото листьев за окном. — Им, жухлым и опавшим, уже не нужно солнце, светившее в этот осенний день по-весеннему ярко, они уже не зазеленеют вновь. А шуба, купленная сегодня, вряд ли согреет иззябшую без любви женскую душу».

Утро следующего дня было пасмурным и деловым. Владелец восьмидесяти процентов акций закрытого акционерного общества «Агрохимцентр» и председатель совета директоров Анатолий Николаевич Лобанов подъехал к офису своей компании, расположенной сразу за МКАД в промзоне Очаково — месте удачном с транспортной точки зрения, а также тем, что приземистое трехэтажное здание имело несколько одинаковых по значимости входов и было окружено удобными парковками. Подъехав к своему месту, с которого просматривалась вся площадь парковок с темнеющими за ней складами, он обнаружил, что место занято — здесь стоял чей-то «Ниссан».

«Охрана проспала», — подумал Лобанов без раздражения, но посигналил, привлекая внимание. Вскоре на крыльце показался недовольный охранник, однако, узнав автомобиль, всплеснул руками, как хозяйка, у которой выкипел суп, и метнулся внутрь.

«Что же это он выходит на улицу смотреть, что случилось, ведь у него там монитор перед носом? — отметил про себя Анатолий Николаевич. — Телевизор, наверное, включили. Надо Писарева воспитывать, чтобы он своих сторожей как-то в чувства приводил. Почему вообще на служебной стоянке оказалась машина клиента? Никто работать не хочет».