Унция надежды - Софи Джексон Страница 10

– Она взяла и просто исчезла из моей жизни. С концами. Этого я никогда ей не прощу. – Макс даже плюнул. – Меня это и сейчас убивает. Я не заслужил такого предательского ухода. Не заслужил ее молчания. Я не собирался насильно привязывать ее к себе, но мы вместе преодолевали трудности, которые нам подбрасывала жизнь. У нас было слишком много общего, чтобы уйти не попрощавшись. Если бы она ушла со скандалом, мне и то было бы легче. Как-никак, у нас был общий ребенок! И предложение я ей делал тоже не просто так! – Макса охватила ярость. Снова защемило сердце. Былая досада вспыхнула с новой силой. – Она трусливо слиняла. Можно подумать, только ей одной было больно, только она одна оплакивала нашего сына. Эгоизм – вот как это называется. – Макс подался вперед, уперев локти в колени. Слезы были совсем рядом. – Но если разрыв со мной помог ей пережить потерю Кристофера, если ей стало лучше… тогда она сделала правильный выбор… для себя.

Молчание Эллиота затянулось. Макс поднял голову, желая удостовериться, что психотерапевт еще жив. К счастью, Эллиот дышал.

– Понедельник, – пробормотал он. – В понедельник вы пойдете в спортзал на первое занятие. Я договорился с тренером.

– Отлично, – только и мог ответить удивленный Макс.

* * *

Макс угостил Тейта лакричными конфетами. Жуя их, Тейт даже сопел от удовольствия.

– Надо же, какая прилипчивая штука, – простонал Тейт. – Будто крэк какой-нибудь. – Он похлопал Макса по плечу. – Не хотел вас обидеть.

Макс только засмеялся. Он и сам наслаждался лакричной конфетой.

– Знаете, я не ел их с детства, – признался Тейт. – Райли их тогда воровал и где-то прятал от меня. – Он тяжело вздохнул. – Сам не знаю, почему я постоянно говорю о нем.

Макс посмотрел на своего преподавателя живописи и усмехнулся выбору очередной футболки. На сей раз рисунка не было, зато грудь Тейта украшал афоризм: «Лучшие штаны – их полное отсутствие». Интересно бы увидеть братьев Мур вместе. Насколько он помнил, их было четверо. Он даже пару раз видел Себа – самого младшего. Но если собрать всех четверых, это закончилось бы неминуемым хаосом.

– У меня есть и «Доктор Пеппер», – похвастался Макс, взмахнув ярко-красной конфетой. – Картер – настоящая легенда.

– Нехило, – согласился Тейт. – Никак он прислал вам увесистую посылку со сластями?

– Он и сам обещал приехать на Новый год.

Макс с нетерпением ждал встречи с Картером и в то же время нервничал при мысли о ней.

Увесистая посылка со сластями пришла накануне, красиво упакованная, как и надлежит рождественскому подарку. При ней была поздравительная открытка, подписанная Картером, Кэт и всеми ребятами из автомастерской, включая Райли. Все они желали ему счастливого Рождества и прочих благ. Поначалу подарок окутал Макса волной приятного тепла. Его помнили, его любили. Это было так здорово. Но через мгновение он вспомнил, что близкие люди находятся от него за сотни миль, и затосковал по дому. Невзирая на все старания, он по-прежнему мучился от скачков настроения и беспричинной тревоги. Тем не менее лакричные конфеты и карамель «M&M» позволили ему сдружиться с несколькими пациентами.

– Я тут краем уха слышал, что с понедельника вы будете посещать спортзал, – с деланым равнодушием произнес Тейт. – Прекрасно.

Макс был того же мнения. Живопись – это здорово, но срывать на тренажерах накопившуюся внутри злость – еще лучше.

– Мне нравится эта композиция, – сказал Тейт, кивая в сторону холста.

На второй картине Макса преобладали мягкие охристые тона. Первую он утяжелил густым черным фоном. Та картина теперь обитала в гостиной его палаты; во всей, так сказать, своей жуткой, агрессивной красе. Закончив ее, Макс отнюдь не выпустил всю злость, что бурлила внутри, зато разбудил сильное желание рисовать дальше. Делать выводы было еще рано, однако Макс, следуя советам Эллиота, самовыражался на холсте. Тот оказался прав: это давало облегчение. Сам процесс рисования приносил Максу удовлетворение. Каждый мазок кистью утолял молчаливый внутренний голод. Макс не питал иллюзий. Он знал: рисование – способ самоочищения. Если сказать еще грубее, он выблевывал на холст всю свою злость, подавленность, зависимость и прочее. Первозданные, непричесанные эмоции. Первая картина хорошо отражала его состояние, но Максу это нравилось. Если занятия с Тейтом отвлекут внимание психотерапевтов, если ему удастся держать в узде приступы страха… он готов и дальше рисовать хоть сутками.

– Вы замечательно подобрали контраст между цветами, – сказал Тейт, шумно жуя конфету. – Что вы хотели выразить?

Макс запрокинул голову, разглядывая собственное творение. После беседы с Эллиотом об уходе Лиззи ему отчаянно захотелось отправиться в художественный класс и что-то нарисовать.

– Сам не знаю, что я тут наворотил, – признался Макс, разглядывая диагональные красные и оранжевые мазки. – И не надо задавать мне глупые вопросы.

– Согласен, не надо, – улыбнулся Тейт. – Я вместе с вами ломаю голову, только и всего.

Часть конфеты не помещалась у Тейта во рту. Продолжая наслаждаться этой странной сластью, Тейт направился к другому пациенту. Макс улыбнулся ему вслед. Живописи Тейт его не научит, но с этим парнем не соскучишься.

Групповые сеансы, беседы с Эллиотом, рисование… Все это благотворно влияло на состояние Макса, но он упускал из виду один очень существенный момент: пройдет какое-то время, и маятник качнется в обратную сторону. Рождественское убранство, обильная праздничная еда, веселая музыка, наконец, трогательные подарки (реабилитационный центр преподнес ему коробку шоколадных конфет и носки). Макс впервые за долгие годы наслаждался праздником, пусть и вдали от дома и друзей.

Словом, эта теплая атмосфера, эта обстановка милой сентиментальности и любви к младенцу Иисусу и всем, кто тебя окружает, сослужили Максу плохую службу.

Почему? Да потому, что Макс О’Хейр как был, так и остался внутри пессимистом. Вырываясь на поверхность, его пессимизм превращался почти в болезнь. Но дни складывались в недели. Макс привык к обстановке реабилитационного центра. Ему стало казаться, что он действительно движется по пути освобождения от пагубной зависимости. Его мысли больше не управлялись гневом и душевными терзаниями. Тяга к кокаину, прежде не оставлявшая его ни на час, тоже отступила на задний план и стала чем-то похожей на зудение комаров над головой.

Какой же он был дурак! То, что он считал оставшимся далеко позади, однажды вернулось. Маятник качнулся в обратную сторону.

Макса снова все начало раздражать. Например, снисходительно-покровительственное выражение лица Эллиота. Нечего на него так смотреть! Пару недель назад он бы и внимания не обратил, однако сейчас это его всерьез бесило. Макс не понимал, что́ выбивало его из колеи, заставляя раздражаться по незначительным поводам, а то и просто без всякого повода. Макс пробовал перенаправить свою злость на тренажеры спортзала. Тренер пока ограничился лишь настороженными взглядами, однако Макс понял: еще один такой всплеск – и в спортзал его больше не пустят. Тогда он решил измотать себя на беговой дорожке. Макс бежал, пока не свалился от усталости. А раздражение не исчезало.