Ты, я и Гийом - Диана Машкова Страница 10

Закончив с приготовлениями, Артем, вызвав внутри меня очередную бурю эмоций (я чувствовала, что уже на грани истерики), разместился на полу у моих ног. Я попыталась отодвинуться, чтобы ни в коем случае не касаться коленей Артема.

Он что-то говорил. Я вроде бы натянуто улыбалась и время от времени кивала, чтобы хоть чем-то походить на живое существо. Но какие слова Артем произносил, что за нотки звучали в его интонации, об этом я не имела ни малейшего понятия – в ушах плотно засели толстые беруши ужаса и страха. Казалось, я их просто физически ощущаю. Я мучительно изображала из себя активного слушателя и с нетерпением ждала, когда же он пожелает мне спокойной ночи и выйдет в коридор.

– Мне остаться? – кажется, так он спросил. Во всяком случае, это были первые слова, которые мне удалось разобрать.

– Ч-ч-что? – Раньше я никогда не заикалась – это точно.

– Я спрашиваю – мне остаться с тобой? – Артем терпеливо повторил вопрос, глядя на меня снизу вверх.

Сначала я просто отвела глаза, а потом закрыла лицо руками, словно собиралась заплакать, и отрицательно помотала головой. Артем молча провел пальцами по моей ноге – вверх, от щиколотки к колену, – встал и спокойно направился к двери.

– Хорошо. Мы взрослые люди. Я уже говорил, что не собираюсь тебя принуждать. Спокойной ночи.

– С-с-спокойной ночи.

Черт, неужели так и буду теперь всегда заикаться, застревая на согласных?! Пока я сипела, дверь за ним уже закрылась.

В эту ночь я снова почти не спала. Мешало все: слишком жесткая, непривычная кровать, неудобная маленькая подушка и шаги, которые то и дело мерещились мне в коридоре. Я без конца просыпалась, садилась на кровати и, вытянув шею, прислушивалась к несуществующим шорохам и звукам. Если бы кто-то видел меня со стороны, ему бы точно пришла в голову мысль о том, что я очень похожа на мелкого степного суслика, который вот так же вытягивается в струнку и, сложив лапки на груди, слушает тишину. Но меня, слава богу, никто не видел. Артем сдержал свое обещание: не появлялся, не делал попыток повторить свой вопрос или просто начать действовать безо всяких там вопросов. Слов нет, как я была ему за это благодарна.

Утром мы встали рано – Артему, видимо, тоже не спалось. Мирно позавтракали, поговорили ни о чем. Ощущения были странными – понятно, что бояться больше нечего, что ночь позади и все осталось в рамках приличий, как и пристало такому короткому знакомству с осложнениями, но что-то все равно изменилось. Никто из нас в этом не сознавался, но было ясно, что каждый несколько раз за эту беспокойную ночь мысленно сотворил то, чего в реальности избежал. И наутро мы уже не могли называться чужими людьми – зародилась некая тайная и запретная связь, тем более манящая, что существовала она только за пределами реальности, в мире нашего воображения. Черт его знает, может, именно это ощущение заставило меня покраснеть и опустить глаза, когда я прощалась с отцом Артема, который все так же лукаво улыбался. Мне показалось, что я ему понравилась, и он своим добрым взглядом и этой улыбкой одобрил выбор сына. Стало приятно. Хотя о чем это я?! Какой там выбор, какое «понравилась» – я же давно и серьезно замужем. Я уже сделала когда-то свой выбор, а рождением ребенка, правда незапланированным, но значения это не имеет, закрепила его как цементной стяжкой.

Хотелось поскорее выйти на воздух. Я почувствовала, что еще чуть-чуть, и напридумываю себе такого, что потом сам черт ногу сломит в моих фантазиях. Откуда вдруг эта непрошеная нежность к Артему? Откуда желание прижаться к нему и ощутить справедливость своих догадок о том, что его прикосновения радостны мне?

Я надела ботинки, Артем подал мне шубу. Как он был близко, дорогой мой человек, которого я почти не знала.

Я заставила себя думать только о Кате и Славе. Но от чрезмерных усилий меня еще сильнее бросило в жар, даже голова закружилась.

Артем проводил меня до метро. Он как ни в чем не бывало рассказывал о своей последней поездке в Англию и делал вид, что не замечает во мне перемен. Я говорила мало – боялась, что мой дрожащий от напряжения голос выдаст меня с головой. И Артем поймет, что, если вот сейчас, в эту самую секунду, он попросит меня остаться, я соглашусь. Почему? Откуда взялось это безрассудство? На эти вопросы я не могла ответить даже самой себе.

Но он спросил только, есть ли у меня электронный адрес. Я едва сдержала разочарованный вздох и нацарапала английские буквы на протянутой Артемом его же визитке – больше ничего подходящего обнаружить не удалось.

Артем забрал визитку, прикоснулся губами к моей щеке, посмотрел пронизывающим взглядом, развернул меня за плечи к лестнице, которая уводила на станцию метро, и легонько шлепнул чуть ниже спины. Я вздрогнула, на секунду застыла, а потом начала послушно спускаться вниз, спиной ощущая на себе его провожающий горячий взгляд. Возбуждение завладело мной, когда я неожиданно поняла, что странное блаженство кроется в том, чтобы подчиняться его воле. Пусть это был всего лишь символический жест. Пусть я едва ощутила его ладонь. Но мне было сладко оказаться в его власти и очутиться в потоке собственных желаний, которые интуитивно следуют за желаниями другого человека. Я шла не оборачиваясь – откуда-то знала, что нужно именно так.

О том, что пробуду в Москве еще целую неделю, Артему я не сказала. Убедила себя в том, что на этом стоит остановиться, – и так уже мысленно зашла непозволительно далеко. Не имели мы права на продолжение.

В Казань я вернулась в субботу утром, соскучившаяся, с гостинцами, отдохнувшая и довольная: на багажной полке стоял целый чемодан исписанных тетрадок, распечаток и, по случаю букинистической распродажи в библиотеке, купленных на последние деньги книг. В голове удачно сочетались понимание «что делать» с невероятной силы желанием работать. Взять и, не отрываясь от компьютера, написать сразу первую главу. Погрузиться в творчество так, чтобы реальность начала чувствовать себя ненужной и трусливо отползла под письменный стол. А потом – вторую. И так далее, пока либо не закончишь, либо не свалишься замертво от напряжения и перерасхода творческих сил. Состояние было боевое: море по колено. Страстное желание сражаться со стихией и плыть вперед полностью завладело мной.

Из вагона я не выходила – ждала, когда Славик поднимется за мной в купе и возьмет тяжелые сумки. Он не заставил себя ждать. Я обрадовалась несказанно, увидев родное лицо, и тут же почувствовала себя виноватой: пока я прохлаждалась в Москве с этой своей диссертацией и не только, он тут, бедолага, надрывался вовсю. Справляться с семимесячным ребенком, капризной тещей и работой одновременно было совсем не просто: за две недели моего отсутствия его лицо приобрело сероватый оттенок, а круги под глазами обозначились неестественно черным.

– Привет! – Я прижалась к мужу так нежно, словно просила прощения за все свои прегрешения. – Как вы здесь? Как Катеник?

– Не поверишь, – Слава устало улыбнулся, – Катерина за две недели научилась вставать в кроватке, садиться и вообще очень повзрослела.