Тонкие струны - Анастасия Баталова Страница 10

– Мне страааааааашно! Останови мотоцикл! Я прошу тебя, умоляяяяю, остановииииииииии!

Оливия обернулась к ней со странной улыбкой. Но газ всё-таки отпустила. Скорость начала медленно снижаться, отдельные деревья вновь прояснились в сплошной грязно-зелёной пелене леса. Люция почувствовала, что по щекам у неё неудержимо текут слёзы.

– Это от ветра, – быстро сказала она Оливии, когда они остановились.

– Эх, ты, трусишка, – ответила та ласково, но в тоже время почти зловеще, – всего-то сто тридцать километров в час… С ветерком прокатились, только и всего.

– Смерти ты совсем не боишься, вот что, – сказала Люция с горечью и, развернувшись, пошла прочь, – я до дома пешком, извини, Лив…

– А чего мне её бояться, – прокатился над асфальтом металлически спокойный ответ.

Интонация Оливии заставила Люцию вздрогнуть. Она осознала: несколько минут назад с ними едва не произошло нечто по-настоящему жуткое и непоправимое. Мелкие колючие мурашки поднялись по позвоночнику от крестца к основанию черепа, наполнив всё тело Люции подобно тому, как наполняет рог холодное игристое вино.

12

День за днём поведение подруги всё сильнее настораживало Люцию. Она старательно делала вид, что всё по-прежнему, настаивала на том, чтобы Оливия оставалась на ночь, сглаживала острые углы. Своими тревогами она поделилась даже с Артуром, в очень деликатной, конечно, форме, стараясь не задеть достоинства подруги – Люция слишком переживала за неё, чтобы об этом молчать – но главного своего подозрения, которое заронила в её душу злополучная поездка на мотоцикле, она не открыла всё-таки никому.

В середине июля выдалась одна очень дождливая и странно холодная неделя – делать было абсолютно нечего – и они втроём – Оливия, Люция и Артур – в неизменно натянутом молчании просиживали на веранде длинные серые дни.

Вода капала с мокрых глянцевых листьев плюща, со стуком падала на деревянный настил крыльца. Полупрозрачная штора ливня то и дело занавешивала проёмы между столбиками веранды, и даже в те короткие периоды, когда дождь стихал, было туманно и невероятно мелкая морось всё равно висела в прохладном воздухе.

Оливия теперь вышивала пронзённые гвоздями кисти Иисуса Христа: привычными быстрыми движениями втыкала иголку в канву и протягивала длинную кроваво-красную нить. Люция с Артуром просто сидели рядом на низеньком диванчике у стены, соединив руки, или помещались вместе в одном кресле – молодой человек брал девушку к себе на колени. Они негромко обсуждали разные пустяки, иногда для приличия обращаясь к Оливии – та отвечала односложно, не поднимая головы от своей работы.

Целоваться при ней они стеснялись. Оба. Это была их негласная договорённость: при ком угодно и где угодно, хоть в центре людной площади, хоть на сцене, хоть в зале суда, но только – не при ней. Не под прицелом этих мрачно-спокойных глаз с застывшими капельками ртути бликами тусклого света.

– Моё общество точно не напрягает вас? – временами спрашивала Оливия, откладывая вышивку и потягиваясь.

– Нет, нет, что ты… – поспешно и как будто бы немного виновато отвечал за двоих Артур.

13

Однажды ночью Люция отчего-то проснулась и, полежав некоторое время с открытыми глазами, обрела ясность сознания. Это не было одно из тех случайных ночных пробуждений, когда непреодолимо хочется уснуть снова. Слуха Люции достигли какие-то странные звуки: далёкое мяуканье кошки? скрип соскочившей с крючка двери нужника во дворе? приглушённые рыдания? Она насторожилась. Определённо, совсем рядом, в этой комнате кто-то плакал.

Оливия.

Сдавленные всхлипы доносились из того угла, где стояла её кровать. Она сидела, прислонившись к стене, натянув одеяло на голову, спрятавшись под ним точно под плащ-палаткой, и плакала. Сжавшись в комок, ссутулившись, вздрагивая всем телом, плакала она так горько, так отчаянно и безнадёжно, как плачут только от горя, которому ничем невозможно помочь. И это действительно было так. Самое неутешное горе в мире – горе отвергнутой любви.

Откинув одеяло, Люция вскочила и метнулась к кровати подруги. Бросившись к ней, она накрыла рыдающую своими руками, обняла, как смогла, точно так, как обнимала её Оливия в тот день, когда они примеряли волшебное платье, и зашептала горько, глухо, страстно, не сдерживая навернувшихся на глаза слёз:

– Пожалуйста, не плачь… Не мучай меня, Лив… Слышишь… – в тусклом оранжевом свете ночника лицо у Люции было точь-в-точь как у Христа на вышивке, – Не рви мне сердце. Ведь я теперь… Теперь уже ничего нельзя сделать…

Оливия не могла перестать плакать. Рыдания непроизвольно сотрясали её худенькую спину. Глотая слёзы, Люция протянула руку и погладила подъём подругиной заголившейся ступни в надежде, что эта робкая ласка хотя бы немного уменьшит непосильное бремя оливииного несчастья.

Теперь они плакали вместе. Об одном и том же, но каждая по-своему. Две женщины. Две соперницы. Две подруги. А дождь всё барабанил по шиферной крыше домика, стук капель сливался в непрерывное глухое бормотание, вековая сосна на краю обрыва качалась под ветром, и блекло мерцала в просвете между тучами единственная холодная звезда.

14

Оливия всё худела и бледнела; у неё появились тёмные круги под глазами, на которых почти всегда теперь выступала розовая сеть капилляров – словно она постоянно рыдала или непосильно трудилась. Кожа её высохла и поблёкла; длинные руки всё время оставались холодны, Оливия зябла даже в самые тёплые солнечные дни и, сидя на веранде, постоянно закутывалась в шаль.

Люции давно бросались в глаза крайности в отношении Оливии к пище – та либо не ела вовсе, либо уплетала всё подряд с таким неуёмным аппетитом, что, глядя на неё, становилось жутко – настораживали Люцию и постоянные подругины отлучки куда-то после еды.

Однажды она решилась незаметно проследить за Оливией.

Закончился ужин, все поднялись из-за стола и начали расходится. Оливия ярко разрумянилась: вместе с пищей она всегда выпивала неимоверно много горячего чая. Спустившись по ступенькам веранды, девушка вышла со двора, и, на всякий случай оглянувшись, побежала в сторону моря. Люция подождала, пока подруга отойдёт достаточно далеко и отправилась следом. Ей пришлось идти очень быстро – Оливия скрылась за поворотом дороги и, чтобы не потерять её, нужно было успеть заметить направление до перекрёстка, где главный поселковый проезд разделялся на просёлок, ведущий по плоскогорью, каменистую тропинку к морю и утоптанную дорогу в лес.

Оливия, сильно натягивая широкими шагами длинную узкую юбку, торопливо шла к морю. Место было открытое, и, если бы она оглянулась, то непременно заметила бы Люцию, но какая-то неведомая цель поглотила девушку настолько, что она шла ничего не видя вокруг. Пройдя примерно полсотни шагов по тропинке, катящейся вниз по склону, Оливия свернула с неё на нехоженую морщинистую поверхность утёса. Цепляясь за большие камни и выступы, она слезла с него куда-то вниз, в русло пенистого горного ручья, далеко внизу впадающего прямо в море.