Леонора. Девушка без прошлого - Хармони Верна Страница 10

Теперь он отчетливо понял все. Понял, что не следовало возвращаться сюда. Понял нелепость покупки новых рубашек и взятых отгулов. Эту часть жизни необходимо было закрыть – мечта должна исчезнуть. Его тело снова стало тяжелым, словно налилось свинцом. Пришла пора уходить.

Ган смотрел на лицо спящей девочки – он знал, что больше никогда ее не увидит.

Ступеньки громко заскрипели под его весом, и он, пробираясь в темноте, выругался про себя. В дальнем конце коридора показался свет керосиновой лампы, словно первые лучи утреннего солнца.

– Вы уезжаете? – спросила Мирабель.

Он потер щеку, стараясь скрыть неловкость.

– Совсем забыл, что от «Мерин Мерин» должен идти груз. И подумал, что мог бы им помочь, – соврал он.

– Но вы ведь заплатили за неделю.

– Оставьте деньги себе.

– Я должна вам за ремонт, который вы сделали.

– Я ничего не возьму.

Его тон не оставлял места для возражений, и Мирабель просто кивнула.

Они помолчали немного, и Ган наконец заговорил о том, о чем оба думали:

– Она скоро уйдет отсюда. Он отсылает ее.

– Я знаю. Это к лучшему.

Ган кивнул, неловко теребя конверт, в котором звякнули деньги.

– Не могли бы вы проследить, чтобы это попало туда, куда ее отправят? – Он протянул конверт. – Тут немного, но, может быть, ей это поможет.

В темноте коридора не было видно выражения лица Мирабель, но, когда она заговорила, голос ее прозвучал мягко:

– Прослежу.

Теперь Ган мог уйти. Этот ребенок не станет еще одним бременем вдобавок к его хромой ноге. Проклятье! Возможно, было бы лучше, если бы какой-нибудь мясник отнял эту ногу раз и навсегда – чем меньше его будет в этом мире, тем лучше.

Лежа в постели, она ждала Эльзу, но та все не приходила. Пустой желудок урчал и разрывался от пронзительной пульсирующей боли, которая нарастала с первых лучей рассвета. Прижав руки к животу, она встала с кровати и спустилась по окутанной тишиной лестнице. Внизу на вешалке висело платье, маленькое белое хлопчатобумажное платье, красивое и совсем новое – на рукаве до сих пор болтался ценник. Она почувствовала во рту какой-то кислый привкус.

В коридоре послышались знакомые звуки, и она направилась к кухне, где Мирабель мыла посуду. Стоя в дверях, девочка тихонько наблюдала за ней. Женщина драила и полоскала кастрюлю снова и снова, хотя никаких пятен на ней уже не осталось. Локти ее энергично двигались, и от резких движений рассыпались волосы, собранные на затылке в пучок. Вдруг Мирабель остановилась, с чувством швырнула щетку в окно, опустила голову, и плечи ее, уже не казавшиеся сильными, поникли. Глаза у нее были усталыми и красными.

В желудке пекло, и девочка прислонилась к стене. Мирабель обернулась и, заметив ее, вздрогнула. Потом выпрямилась, вытерла руки о влажный передник, нарезала толстыми ломтями хлеб и поставила на стол миску с персиками.

– Съешь обязательно, – сказала Мирабель, стараясь не смотреть ей в лицо.

Сухой хлеб царапал горло. Есть не хотелось, но она проглотила все до последней крошки, хотя еда только разжигала пылавший внутри огонь, а не гасила его. Мирабель нежно положила руку ей на плечо.

– Пойдем подготовим тебя, хорошо? – сказала она слишком уж мягким тоном.

Все казалось холодным: протянутая рука, пустой взгляд, молчание…

Мирабель привела ее в гостиную, раздела и натянула на худенькие плечики новое платье. Из шкафа она достала блестящие черные туфли с серебряными пряжками на ремешках. Мирабель наряжала ее с отсутствующим видом, поджав губы и избегая встречаться глазами.

– Там будет не так уж плохо. Вот увидишь. – Голос женщины дрогнул. – Все это только к лучшему.

От этих слов в висках девочки шумно застучала кровь.

Неловкие пальцы Мирабель дрожали, когда она натягивала неудобные туфли ей на ноги и разглаживала складки на рукавах нового платья. Потом она заглянула ей в глаза и решительно сказала:

– Пойдем. Давай покажем Эльзе, как замечательно ты выглядишь.

Они вошли в спальню. Новые туфли громко стучали по полу. Эльза сидела на кровати и плакала, уткнувшись в носовой платок. Плечи ее дрожали. Увидев девочку, она сунула платок под подушку. На губах ее появилась улыбка, и на своем отрывистом английском она сказала:

– Ох, какая же ты красивая! Очень, очень красивая!

Эльза протянула к ней руки и подала знак подойти поближе.

Хлопнула передняя дверь. Шаги по половицам, скрип ступеней. Глухие мужские голоса внизу.

Эльза порывисто прижала ее к себе, намочив волосы слезами.

Комната наполнилась шумом.

Девочку охватила паника – она сковывала тело и проникала в каждый уголок. Эльза отчаянно обняла ее, и она едва смогла дышать. Внутри разливался жар, а сознание отказывалось понимать происходящее. Ее тело – каждая его частичка! – упиралось, пятилось и сжималось. Сквозь заслоняющую взор защитную оболочку пробивались приглушенные звуки – плач, вопли, мольбы.

Ее тянули за руки в разные стороны, и внезапно ее ноги оторвались от земли. Она резко открыла глаза.

Ее несли по дому, вниз по лестнице и на улицу через переднюю дверь, которая, захлопнувшись, одним глухим ударом отсекла крики Эльзы. Ее несли чьи-то крепкие руки. Она прижималась лицом к жесткому сукну униформы и слышала прерывистое дыхание мужчины. Все мысли заслоняли болезненные удары в висках. Она чувствовала привкус крови на прикушенной губе, топот сапог по земле, запах лошадей… Происходящее ее убивало.

Мужчина бросил ее на гладкое кожаное сиденье, и она, ничего не видя, забилась в угол. Карета сдвинулась с места, и голова ее ударилась о дверцу. Все в ней горело и пульсировало болью. Из-под прикрытых век она, словно издалека, видела свои новые туфли, запыленные и испачканные красной грязью.

Позади, окутанный облаками пыли, остался маленький городок в пустыне. Городок, который даст ей имя – Леонора.

Прошлые месяцы прошли словно в тумане: чьи-то руки, какие-то дома, люди в униформе…

Очередное путешествие – и полицейский, отпирающий дверцу.

– Выходи, – проворчал он и сдвинул шляпу на затылок: на покрасневшей коже лба осталась светлая полоска от жесткого ободка. – Давай, детка. Мы не можем торчать тут целый день. – Он рывком поставил ее на землю.

Поваленные деревья с ободранной корой тянулись в небо вывернутыми из земли корнями, напоминающими худые скрюченные пальцы. На камнях среди редкой травы блестело битое стекло. Рядом с церковью была куча мусора: сломанные стулья, осколки кирпича в строительном растворе, раскрытые книжки с заплесневелыми переплетами. Полисмен отпустил ее руку. Во рту пересохло. Вдалеке, заглушая гулкий стук ее сердца, ревел морской прибой.