Волосы Береники - Вера Колочкова Страница 10

— Ничего, нормально.

— Так с кем ты живешь, я не понял?

— В каком смысле — с кем? — сердито насторожилась она.

— Ну… С мужем, с родителями?..

— У меня никого нет. Я одна.

— Что, вообще одна? И никаких родственников?

— Есть тетка во Владивостоке, мамина сестра, но я ее не помню совсем. Я маленькая была, когда она приезжала. Больше никого нет.

— Да, негусто. Слушай, а поехали к нам обедать? Время-то как раз обеденное!

— Куда это — к вам?

— К нам домой. Мы с мамой вдвоем живем, и она каждый день готовит для меня обед. Говорит, это ее развлекает. И так она развлеклась на широкую ногу, что в традицию вошло, представляешь? Теперь хочешь не хочешь, а каждый день в определенное время бросай все дела и обедай. Но готовит она очень вкусно, это правда. Поехали, а?

Вопрос прозвучал с такой искренней интонацией, что Ника неожиданно для себя согласилась. И больше ни о чем не думала. Просто расслабилась и поплыла по волнам Севиной веселой доброжелательности, чувствуя, как отпускает ее натянутая внутри пружина.

— Ой… А как вы меня маме представите? Надо ведь как-то…

— Никой представлю. А что, у тебя еще одно имя в запасе есть?

— Нет.

— Кстати, Ника — это Вероника?

— Да.

— Очень красивое имя.

— У вас тоже красивое имя — Всеволод.

— А чего ты мне выкаешь? Давай на «ты». Я Сева, ты Ника, все просто и понятно. Договорились?

— Да, договорились. Только мне все равно трудно будет.

— Привыкнешь. Вот мы почти и приехали. Сейчас в арку въедем. Видишь балкончик на третьем этаже? Там женщина стоит, улыбается? Это моя мама. Ее зовут Маргарита Федоровна. Не бойся, она хоть и со странностями, но не кусается.

— Да я не боюсь.

— Вот и хорошо. Идем.

Маргарита Федоровна встретила ее и впрямь странно. Как только Ника появилась на пороге, всплеснула руками и произнесла низким протяжным голосом, почти басом:

— Господи боже мой, пр-э-э-э-лесть какая!..

Так и потянула эту «прэлесть», будто Ника была неодушевленным предметом и его можно разглядывать, сколько влезет, и даже потрогать кончиками пальцев рыжую прядь волос, упавшую на плечо.

— И где такую красоту нынче изготавливают, интересно? Неужели своя, природная?

— Своя… — робко подтвердила Ника, густо покраснев.

— Прэлесть!.. Ой, пр-э-э-лесть!..

— Мам, не смущай Нику. Давай будем обедать, у нас времени мало, — деловито распорядился Сева, с улыбкой глядя на мать.

— Время, дорогой мой сынок, субстанция вполне себе управляемая. Иногда его должно быть очень много, а иногда и доли секунды следует от себя гнать.

Мать и сын посмотрели друг на друга очень внимательно. Ника вдруг догадалась, что Маргарита Федоровна сказала сыну какую-то важную для них вещь, и Сева тоже ее понял, кивнул и улыбнулся грустно. Или будто согласился с чем. А в следующую секунду Маргарита Федоровна уже громко командовала, прихлопывая в ладоши:

— Сева, Ника, быстро в ванную! Моем руки, проходим в столовую! Стол накрыт, щи дымятся, дела подождут!

У них и в самом деле была столовая. Небольшая комнатка впритык с кухней. Стол под белой скатертью, красивая посуда. Щи в расписной фарфоровой супнице, тарелки на подтарельниках, салфетки крахмальными домиками. Правда, стол был накрыт на двоих, но Маргарита Федоровна подсуетилась ловко и быстро с третьим прибором — Ника не успела и за стол сесть.

И никакого напряжения от первого знакомства больше не было. А было вкусно, весело и душевно, и было такое чувство, будто жизнь совершает крутой поворот, и очень хороший поворот, и за ним откроется необыкновенный дивный пейзаж. И будет сиять солнце, и ветер будет приятно щекотать лицо.

Впрочем, так оно все и случилось. Ника и сама не заметила, как оказалась частой гостьей в этом доме. Не заметила, как втянулась в Севину веселую к ней доброжелательность, как потянулась навстречу их первому поцелую, который тоже был продолжением веселой доброжелательности. С Севой было очень комфортно, и Ника даже не пыталась анализировать это чувство. Комфортно, и все. Сева даже грустил комфортно, как ей казалось. Часто задумывался, уходил в себя, но это ее нисколько не раздражало.

— Работает много… — со вздохом объясняла странное поведение сына Маргарита Федоровна. — Уж очень ответственный. Пашет на своей фирме за всех, пользуются они Севкиной добротой и безотказностью. Прям убила бы, ей-богу.

Кто «они» и кого хотелось убить, Маргарита Федоровна не уточняла, а Ника и не спрашивала. Жила, словно получила отступные от своего несчастного расставания. Однажды Маргарита Федоровна спросила:

— Сколько тебе лет, Ника?

— Двадцать… А что?

— Да ничего, все нормально. Очень хорошая разница в десять лет. Тебе двадцать, Севке тридцать.

— Да с чего вы решили?..

— Я? Я решила? Нет, я ничего не решала, это жизнь за нас решает, моя милая.

— Что решает?

— А то. Жениться вам надо. Семью создавать. И тебе замуж самое время, и Севка в холостяках засиделся.

— Да я как-то не думала. Он и не предлагал.

— Ну и дурак, что не предлагал. Разве можно упустить такую рыжую прэлесть? Вот я его подтолкну. Я знаю, как это сделать, можешь мне довериться, я мамаша деликатная, все обстряпаю по высшему разряду.

— Вы меня совсем смутили, Маргарита Федоровна.

— А ты и смущаться умеешь? Ну это ты зря. Бросай это дело или привыкай на первых порах, потому что смущать я умею, этого у меня не отнимешь, что есть, то есть. Зато со мной не соскучишься в семейной жизни, это уж я тебе гарантирую. Да, прэлесть моя, скучать я тебе не дам, это точно.

Через три месяца Ника с Севой расписались. Отметили это событие в узком кругу — пышной свадьбы, как выяснилось, никому не хотелось. Ника рассчиталась с квартирной хозяйкой, собрала вещи и переехала к мужу в дом. И жизнь-таки за крутым поворотом ее не обманула — все, обещанное ею, сбылось. И солнце светило, и ветер приятно щекотал лицо. И другие всякие изменения произошли — тоже приятные.

Сева настоял на том, чтобы она ушла с работы и восстановилась на дневном отделении в институте. Маргарита Федоровна, примерив на себя статус свекрови, не изменила к ней своего отношения, скорее, наоборот, стала более деликатна и дружелюбна. Даже ее привычная ирония не портила атмосферы совместного в одной квартире проживания, а вносила свою веселую изюминку.

Ника совсем оттаяла, повеселела. Ходила в институт, жила студенческой жизнью, часто приглашала сокурсников к себе домой. Так и говорила: приходите ко мне домой. Она и впрямь в полной мере ощутила, каково это, когда есть свой дом. И Маргарита Федоровна встречала студентов хлебосольно, особенно тех, кто жил в общежитии. Сидела с ними, улыбалась, прикрыв глаза и слушая, как музыку, ту самую «прекрасную чушь», о которой душевно спел известный в то время музыкант. Ника смотрела на нее и думала про себя: удивительная женщина, непредсказуемая. Остра на язык, но никого не обидела. Некрасива, но до ужаса обаятельна. Иногда открыто проявляет свою властность, но сопротивляться этой властности совсем не хочется. Прэлесть, а не женщина, одним словом. Даже специальность свою превратила в талантливую игру.