Обещание нежности - Олег Рой Страница 10

Мать послушно отправилась с ними в загс, но прийти вечером на квартиру к новоиспеченному зятю, чтобы отпраздновать, отказалась наотрез. Ее губы, почти всегда теперь тесно сжатые, все-таки выдавили из себя подобие улыбки, когда она сказала дочери: «А я-то думала, что ты… Ну, бог с тобой».

— У меня все хорошо, мама! — попробовала было растопить лед оглушенная всем происходящим, растерянная от неожиданностей этого дня счастливая Наташа.

— Да? — недобро прищурила глаза Алла Михайловна. — Тогда отчего такая спешка?

— Да нет же, ты не поняла, — с облегчением рассмеялась девушка; ей показалось, что она сообразила, чем именно вызвана недоброжелательность матери. — Ты думала, ребенок?… Нет, нет. Ничего такого. Просто… ну, просто мы очень любим друг друга.

Мать сухо кивнула рано поседевшей головой.

— Ну, разумеется. И ты, вероятно, очень гордишься мужем, не так ли?

Наташе так хотелось пуститься в пылкие и подробные похвалы Максиму, рассказать матери, какой он замечательный, какой смелый и умный… Но, взглянув на Аллу Михайловну, она отчего-то прикусила язык и только молча обняла ее. Обняла — и мгновенно отпрянула, услышав ее следующий вопрос:

— Тогда почему на вашей свадьбе будут только его друзья? Почему ты не пригласила, например, кого-нибудь в свидетельницы… ну, хоть Анюту? Ты ведь так дружила с ней в школе!

Девушка молчала, и мать безжалостно добавила:

— Хорошо, пусть не Анюту… не важно. Но вообще-то хоть кто-нибудь из твоих подружек знаком с Максимом?

Нет. Никто из Наташиных подруг не был с ним знаком. Она и сама, пожалуй, не смогла бы объяснить, как это вышло. За весь долгий-долгий месяц их любви она ни разу не удосужилась позаботиться о том, чтобы впустить его в свою прошлую жизнь более ощутимо, более плотно, нежели просто объятиями и рассказами. Ей все время не хватало его, она не хотела делиться им ни с матерью, ни с подругами, ни с кем бы то ни было еще. Довольно и того, что геологическая компания самого Максима то и дело толпилась в их скромном жилище. А впускать туда еще собственных подруг… уж это увольте!

Вот так и вышло, что Наташа и в самом деле осталась без свидетельницы в такой торжественный день. Но законом это не запрещается — регистрировать брак без подружки со стороны невесты. И если бы не вопрос Аллы Михайловны, сама девушка вряд ли бы даже обратила внимание на то, что в ее свадебной церемонии чего-то не хватает.

Зато чего-чего, а внимания и галантности со стороны молодого мужа в этой церемонии было хоть отбавляй. Он принес в загс столько цветов, что Наташа, смеясь, даже предположила, не оборвал ли он в угаре любви все близлежащие клумбы. Ведь для того, чтобы купить всю эту роскошь, кажется, потребовалась бы его годовая зарплата… Он нес ее на руках от самых дверей загса до помпезно украшенного куклами и кольцами такси; он только с ней танцевал весь вечер, не замечая скрыто-завистливых взглядов знакомых геологинь, пришедших, разумеется, чтобы поздравить его с законным браком. Он смотрел только на жену ясным и открытым взглядом, все таким же любящим и страстным. И поздно вечером, когда все наконец разошлись, он обрушил на Наташу такой водопад мужской нежности, что она показалась себе самой желанной, самой любимой, самой счастливой женщиной на земле.

Хотя почему показалась? В ту ночь, вероятно, она такой и была. Даже если бы за всю ее жизнь больше ни разу не случилось такой ночи, думала Наташа, можно считать, что она уже получила от судьбы все, на что может рассчитывать женщина. Жизнь уже прожита не зря. Во всяком случае, в понедельник утром, проводив мужа «в поле», едва удерживаясь от глупых сентиментальных слез первой разлуки и глядя в окно сквозь их непролитую пелену на быстро удалявшуюся фигуру, она вдруг схватила со стола тюбик красной губной помады и решительно вывела на стекле: «У меня есть все!»

У нее и правда было все. Любимый мужчина. Любимая наука. Любимая работа. И еще у нее был Платонов. Платонов, который на прошлой неделе в тихом разговоре с глазу на глаз открыл перед ней такие перспективы, о которых дочь опального профессора-химика раньше не осмеливалась даже задумываться.

Кажется, ее счастье «вопреки всему» начинало сбываться. Во всяком случае, Наташа на это очень надеялась.

А потом она стала ждать его и ждала целую вечность. То есть в тот, самый первый раз Максим вернулся довольно быстро: командировка оказалась краткой, в руководстве экспедиции пожалели молодожена и при первом же удобном случае отправили в Москву. Но мало-помалу его командировки стали все более частыми, отлучки — все более длительными, а вся Наташина жизнь превратилась в одно сплошное, огромное, невыносимое, коварное ожидание.

Коварным это ожидание было потому, что возвращения мужа в столицу и дни, проведенные вместе с Наташей, никогда не давали ей того чувства удовлетворения, той радости, которых она ждала от них. Ее надежды оказывались все более обманутыми раз от раза; ее любовь, становившаяся все ненасытнее, не соглашалась мириться с кратким и, по сути, почти формальным присутствием в ее жизни, которое предлагал ей Максим. А он, не понимая, чего именно ждет от него эта женщина, так быстро ставшая его женой, — разве не с ней он проводит все ночи, когда бывает в Москве? — уже тяготился ее любовью и надеждами.

Сценарий его возвращений к ней всегда бывал одним и тем же. Страстный поцелуй при встрече и первая ночь, полная такой неизъяснимой нежности, что всякий раз Наташе казалось: ради такой любви, такого самозабвения можно простить все, что угодно… Его внезапное исчезновение на следующий же вечер, которое потом повторялось с неизбежностью смены времен года и заканчивалось традиционным и равнодушным объяснением: «Извини, засиделся с ребятами…» Рюкзак, кинутый под вешалкой. Любовно и бережно перестиранная ею одежда, с коротким «спасибо». Огрызки хлеба и яблок, притаившиеся где-то в складках необъятного рюкзака и подающие признаки своего существования только внезапным запахом тления, которого вообще-то можно было бы в квартире и избежать. Вечные опоздания, где бы и когда бы они ни договорились встретиться; вечный отказ заехать повидаться с ее матерью; вечные бородатые друзья-геологи, заполонявшие их маленькую комнатку… Одни и те же песни под гитару, один и тот же портвейн, разговоры о политике и найденных минералах. И один и тот же диалог, повторявшийся с небольшими вариациями из раза в раз с каждым его приездом.

— У нас как-то неуютно, — говорил он, позевывая наутро после очередной затянувшейся вечеринки и обводя неодобрительным взглядом следы разрухи в комнате. — Неужели нельзя как-то обустроить нашу жизнь? Купила бы новые занавески, что ли…

— Я покупала, — со вздохом напоминала Наташа. — Но в прошлый раз твой любезный Сергеич явился к нам со своей овчаркой, и она ободрала не только обои, но и новые шторы. Совершенно невоспитанный пес.

— Отличный пес. Сергеичу совершенно некогда его воспитывать. Он все время в поле, в деле… А кстати, вчера нам опять было не на чем сидеть, когда ребята пришли. Тут уж овчарка ни при чем. Просто ты совершенно не хочешь заниматься домом.