Бытие - Дэвид Брин Страница 108

(Конечно… как будто ЭТО может произойти! Но вы предлагайте, предлагайте!)

Так что да, от «меня» осталось очень много. И одно я могу обещать – никогда не пущу мое здешнее присутствие на самотек.

Вот что я вам скажу. Помогите повышать мой рейтинг, и «Медиакор», возможно, предоставит мне более осязаемый аватар. Даже один из подвижных андроидов, чтобы я могла следить за сюжетами в слое реальности. А пока есть чем заняться здесь, на уровне зала «Валгалла», где граждане/герои, любители вроде вас, могут досаждать уникальным личностям и разбивать ложь копьями гласности и света! Как мы делали вместе в добрые старые времена «Духа Чула-Висты».

Давайте начнем.

Что? Многие из вас хотят сначала услышать обо мне? Каково вести такую жизнь?

Ежегодно сотни катастрофически искалеченных людей становятся узниками геля, эмигрантами типа меня; они воспринимают жизнь через удаленные сенсоры, а не с помощью живых, натуральных глаз и плоти. Хотя наш дом – Сетка, мы не созданные на основе программ кибернетические сущности. Наш мозг по-прежнему питают импульсы, но от камер и сенсоров.

Для некоторых это ограниченная, полная боли жизнь, которой могут завидовать только глупцы. И тем не менее десятки тысяч нормальных, здоровых гомо сапиенс забираются в емкости с гелем и рискуют атрофией всего, чтобы следом за нами, «пионерами», пройти путь к живым аватарам.

Надеюсь, среди вас таких дураков нет. Лишь один человек из ста переносит переход так легко, как я: погружаясь в базы данных, переходя от намека к корреляциям и подтверждениям. Переходы по ссылкам, которые раньше требовали нажатия на зуб или трудного мигания, сейчас совершаются исключительно усилием воли… или по капризу… и быстро опускаются до уровня рефлекса…

Ну ладно, я стараюсь, чтобы это выглядело привлекательно. Так что не ходите туда, никто из вас. Мне все еще больно! И какой-то зуд: инфа часто гладит мне кожу и щекочет спину. Врачи не могут это объяснить. Плюс жуткое ощущение, будто кто-то зовет меня – по имени. Не тем ником, который я использую в новостном бизнесе. И не так, как меня называла мама, но каким-то тайным именем, как в рассказах о колдовских заклинаниях и тому подобном.

Ладно, это, очевидно, продиктовано эскапизмом/отчуждением/жалостью к себе… и со временем может пройти. Время «умной толпы». Давайте набросимся на новости, как стая Т-лимфоцитов!

Что? Вы хотите сделать нашей темой космический Артефакт? Все хотите? А разве не все на планете одержимы…

Нет, вы правы. Большинство репортажей скучны и тяжеловесны. Никакого вдохновения. Я поняла намек группы. Мы сделаем это лучше.

Пэнь Сянбин изо всех сил старался следить за разговором – отчасти из любопытства, но и потому, что отчаянно стремился стать полезным.

Если я окажусь им полезным – не просто тем, кто включает мировой камень, – это может означать мою жизнь. Может быть, я даже снова увижу Мейлин и ребенка.

Но достичь этой цели было нелегко. Остальные продолжали говорить так, что он не понимал. И винить их было нельзя. В конце концов, кто он такой? Кем он был? Выброшенным на берег куском плавучего мусора, которому просто удалось найти красивый камень. Вправе ли он требовать, чтобы ему все объясняли? Dui niu tanqin… все равно что корове играть на лютне.

Но ведь им нужны постоянные услуги переводчика-посла к существам внутри камня – а он как будто хорошо с этим справляется. По крайней мере так считает доктор Нгуен, который всегда доброжелателен с Бином.

Эксперты-исследователи Анна Арройо и Пол Менелауа с сомнением относились к малообразованному жителю берегового участка Хуанпу – обветренному, безграмотному: он просто тратил их ценное время, задавая глупые вопросы. Бин знал, что эти двое обрадовались бы, если бы честь общаться с камнем передали кому-нибудь другому.

Но можно ли вообще передать эту роль? Если я умру, перейдет ли она к другому?

Они наверняка обдумывали эту заманчивую мысль.

Или я наделен особой способностью – чем-то, что выходит за границы случайности? Я первый человек, увидевший камень за несколько десятилетий? Может, без меня им пришлось бы долго искать другого?

Нужно верить в такую возможность. Она когда-нибудь может сохранить ему жизнь.

«Во всяком случае, мне не нужно доказывать, что я им ровня, – напомнил себе Бин. – У меня роль как у первого выступающего в китайской опере. Он не должен особенно хорошо петь. Просто немного потанцевать и разогреть публику. Он полезен, но он не звезда».

– Очевидно, механизм, оказавшийся в нашем распоряжении, послан другими существами, из иных побуждений, чем у тех, кто послал Гаванский артефакт, – заметил Ян Шэнсю, ученый из Нового Пекина. Он положил руку на камень и вызвал лишь слабую рябь на его туманной поверхности – доставив Бину мгновение радости.

На мое прикосновение он реагирует гораздо живее!

Другой рукой Ян для сравнения указал на большой экран. На роскошном трехмерном экране где-то в американском Мэриленде группа ученых со всего света окружила чуждый объект – эту их деятельность видели миллиарды зрителей, а контактировал с камнем Джеральд Ливингстон, астронавт, открывший и снявший с орбиты «яйцо-вестник».

Для большинства людей Земли этот объект единственный. Только немногие подозревают, что в прошлом на протяжении столетий могли происходить встречи с другими. И еще меньше обладают определенными знаниями о другом активном камне, который скрывают здесь, посреди просторов Тихого океана.

Бин разглядывал трехмерное изображение своего дублера, умного и образованного, ученого, космического путешественника и, вероятно, на сегодня самого известного человека на Земле. Иными словами, во всем отличного от бедного маленького Пэня Сянбина.

Только выглядит он таким же усталым и встревоженным.

Глядя на Ливингстона, Бин ощутил свою связь с ним – с другим избранным. Хранитель и страж пугающего небесного оракула. Даже если в древней борьбе они оказываются на разных сторонах.

Пол Менелауа ответил Яну Шэнсю длинным, скучнейшим и подробнейшим перечнем физических отличий: Гаванский артефакт больше, длиннее, неровнее на конце, например. И, очевидно, меньше поврежден. Что ж, ему не приходилось переживать ни огненный спуск на Землю, ни столкновение с горным ледником, ни столетия почтительного преклонения испуганного племени землян – или испытаний… не говоря уж о нескольких тысячелетиях, проведенных в помойной яме, за которыми последовали десятилетия в отравленных водах затопленного поместья. Бин понял, что старается защитить «свой» камень.

Хотел бы я видеть, как прошел бы через все это знаменитый Гаванский артефакт Ливингстона… сохранил бы он способность рассказывать свои загадочные истории?

Конечно, это главная общая черта обоих камней.