Не встречайся с Розой Сантос - Нина Морено Страница 11

Но через пару лет она исчезла.

Мама возвращалась примерно с той же регулярностью, что морской прилив. Но чем старше я становилась, тем сложнее было вычислить ее появление по лунным фазам или календарю.

Она просто появлялась на крыльце, словно буря на горизонте. И всегда стучала – меня это страшно раздражало. Она возвращалась всегда восторженная и со множеством историй, ее подарки взрослели вместе со мной – например, когда она рассказывала мне про контрацепцию или шла со мной в магазин, чтобы помочь выбрать лифчик побольше размером, – но потом снова исчезала.

Любовь и отношения с матерями – это сложно. Поэтому я осталась сидеть за кухонным столом, а она расположилась в соседней комнате.

Дверь открылась, и вошла Мими. Она совершенно не удивилась появлению мамы. Может, догадалась по испортившейся погоде. Может, она умеет распознавать разницу между обычными осадками и плохими предзнаменованиями – примерно так же, как ее колокольчики отличают сильный ветер от надвигающейся опасности.

– Hola [30], – сказала она и вошла со своими сумками на кухню. Остановилась, подставила щеку, и мама ее чмокнула. – Tienes hambre [31]?

– Просто умираю, – ответила мама и села у кухонной стойки, а Мими принялась готовить. Так всегда бывало, когда она приезжала в Порт-Корал в перерывах между заказами. Ее карьера художницы началась и пошла в гору после того, как она нарисовала залитое звездным светом парижское кафе на стене кофейни в Филадельфии, где она работала баристой, когда мне было пять. У нее имелся простенький сайт, где можно было купить ее картины, она ездила по всей стране, выполняя заказы. И наверняка еще рисовала граффити в свободное время. Ее жизнь – постоянное движение.

– Мими, что это значит? – Я повторила жест старого рыбака. И должна вам признаться, что найти жест в гугле было довольно сложно.

Моя abuela возмущенно фыркнула, а мать рассмеялась.

– Что? – требовательно спросила я.

– Это старый охранный знак, – сказала мать. – Для защиты от зла.

– Один старик сделал так в мою сторону.

Они обе разом прищурились – можно было практически услышать щелчок.

– Какой старик? – спросила мать таким голосом, словно была готова тут же наточить нож или сварить ядовитое зелье.

– Ну, там, на набережной.

На лице мамы появилось любопытство.

– Где именно на набережной?

Я отвела глаза.

– Ну, типа, в самом конце…

– Ты хочешь сказать, в бухте?

Мими яростным взглядом посмотрела на маму:

– Ты тоже туда ходила?

Та вполголоса выругалась.

– Я только что приехала. И кроме того, мне уже не семнадцать.

Мими снова взглянула на меня:

– Что ты там делала?

– Отвозила доставку. – Я подошла к холодильнику и достала оттуда банку ананасовой газировки. – Для магазина. – Я отхлебнула и посмотрела на нее.

Мими и моя мать обменялись тяжелыми взглядами. Я нахмурилась, снова чувствуя себя ребенком.

– Кстати, мне, возможно, придется опять туда пойти из-за фестиваля, – выпалила я.

Мама подняла брови:

– Ты организуешь Весенний фестиваль?

– Ну, по большей части этим занимается миссис Пенья, но каждый немного участвует. Мы будем собирать деньги, чтобы спасти бухту от перестройки каким-то девелопером.

– Ничего себе. – Мама по-настоящему удивилась. – Даже в Порт-Корале что-то меняется.

Мими положила на стойку кусок мяса и принялась отбивать его колотушкой. Оно весь день мариновалось. Лук и давленый чеснок уже шкворчали в оливковом масле. В животе у меня заурчало.

Мама ровно посмотрела на Мими.

– Если все участвуют, то что тогда делаешь ты? Колдуешь, наверное?

Она специально употребила это слово, чтобы позлить Мими, но та не клюнула на наживку, а просто положила кусок панированного мяса в кипящее масло. Мими – curandera, знахарка. Она выращивает травы у себя в саду и делает из них чаи, зелья и настойки, но она никогда не называет себя колдуньей. Это слово используется стариками, очень редко и всегда в негативном смысле. Но я слышала, как люди шептались так про маму. Иногда поздно ночью, когда она бывала дома, раздавался стук в дверь, и по ту сторону оказывалась чья-нибудь скорбная фигура. Тогда мама садилась за старый деревянный стол и раскладывала карты. Она прекрасно владела языком заклятий и диалектами разбитого сердца.

– Ты хотела бы сделать что-то конкретное? – спросила я у Мими. – Может, небольшую лавочку с пучками трав и какими-нибудь настойками?

– No sé, mi amor [32]. Посмотрим.

– Мими, фестиваль через три недели.

Мими шлепнула мать по руке, тянувшейся к первому готовому стейку.

– Oye [33], не надо меня торопить.

Мама сунула в рот кусочек мяса, который ей удалось отщипнуть.

– Ну, а у тебя самой какой проект? – спросила она.

– Пока не знаю. Все мне твердят, что надо думать об учебе – как будто я не отличница еще со времен детского сада!

– Моя талантливая Роза! – пылко сказала мать, и я сделала над собой усилие, чтобы не разозлиться.

– Можно устроить турнир по домино с viejitos в качестве тренеров, – предложила я. – Ксиомара может давать уроки сальсы и бачаты. И угощать всех pastelitos и кубинскими сэндвичами – такой оммаж Хемингуэю, и еще устроить конкурс, кто поймает самую большую рыбу.

– Все это очень… по-кубински, – отметила мать.

Моя улыбка погасла. Мне стало некомфортно от необходимости отстаивать перед ней свою идею. Я откашлялась:

– Ну, bodega все это спонсирует, ну и в нашем городе действительно много людей латиноамериканского происхождения, не только с Кубы, так что все логично.

– Латиноамериканского происхождения? – переспросила Мими, уперев руку в бедро.

– Обобщающий термин, – сказала мать.

Мими подняла глаза к потолку:

– Eso no es un palabra [34].

– Это просто выражение, не заморачивайся, – сказала мать, а потом ухмыльнулась: – Ты заметила, как она размахивает руками, когда сердится? Того и гляди, самолет приземлится.