Чудовище - Дженни Даунхэм Страница 11

Я ойкнула.

Он так на меня посмотрел, что меня будто холодной водой окатили, даже сердце заколотилось.

– Прочь с глаз моих, – процедил Джон.

Из своей комнаты я слышала, как мама подметала осколки. Джон позвонил клиенту, отменил встречу, открыл бутылку вина и сказал:

– Так дальше продолжаться не может.

Мама пообещала, что завтра обязательно со мной поговорит, но Джон возразил, мол, все ее разговоры мне как об стенку горох.

Потом они включили телек, и больше я их не слышала. Наверное, лежали, обнявшись, на диване. Он рассказывал, как вымотался на работе, а она его успокаивала. Может, он попросил прощения за то, что нагрубил ей, и признался, что любит. Она ведь знает, что он очень сильно ее любит?

Неожиданно для самой себя, после уроков я пошла в театральную студию. Сроду не ходила ни на какие кружки, но тут увидела объявление – «Сегодня состоится прослушивание» – и восприняла это как руководство к действию. Керис ведь говорила: нужно найти то, из-за чего все будут мной гордиться. Я неделю думала, но ничего не придумала. Только вот драматургию всегда любила. Во-первых, потому что чужая жизнь всегда казалась мне интереснее собственной. К тому же только на этих занятиях учителя смотрели на меня с затаенной улыбкой: наверное, на девушек вроде Керис так смотрят на всех предметах. С улыбкой, которая говорит: «Учить тебя – одно удовольствие».

Если я получу роль в «Буре», Джон определенно будет мной гордиться. Все знают, что Шекспира понимают только умные. Вдобавок это и для учебы полезно, поскольку «Буря» – один из самых важных текстов в курсе английской литературы. На уроках нам показывали экранизацию, в которой Просперо играла женщина, и меня поразило, до чего она убедительна. Круто, наверное, менять погоду по взмаху волшебной палочки и всеми верховодить. Но у Просперо в пьесе столько текста, что мне и не выучить, так что я решила пробоваться на роль его дочери. Девушка, всю жизнь проторчавшая на острове, которая ничего не знает о жизни, – чем не возможность попрактиковаться в том, чтобы быть приветливее? И еще она влюбляется в прекрасного принца, который потерпел кораблекрушение.

– Я горжусь тобой, – наверное, скажет Джон, когда я сообщу, что буду играть Миранду. – Я прощаю тебя за то, что ты разбила вазу, и снова буду выдавать тебе карманные деньги.

– Я так тебя люблю, – признается мама. – Я всегда знала, что ты у меня лучше всех.

А Айрис усядется ко мне на колени и покроет мое лицо поцелуями, ведь она наконец сможет гордиться старшей сестрой.

Касс же будет мотаться из Манчестера на каждый мой спектакль, а в последний вечер мама с Джоном поведут нас на ужин в ресторан, и Джон спросит: «Почему бы вам не начать встречаться? Вы же созданы друг для друга…» Касс улыбнется, пригласит меня на свидание. Я отвечу, что подумаю, мы засмеемся, я соглашусь и наконец-то буду жить счастливо.

В фойе театральной студии слонялось человек тридцать. Я хлопнула дверью, и некоторые обернулись ко мне. Я сняла со спины рюкзак и повесила на плечо, чтобы занять хотя бы одну руку.

Обычно я делаю вид, будто мне плевать, что на меня глазеют. Я злобно смотрю в упор на человека, чтобы он отвернулся. Но сегодня я старалась следовать наставлениям Керис: быть приветливее.

У лестницы стояла Джамиля, девушка, с которой мы вместе ходим на драматургию. Я махнула ей, она весело помахала в ответ, и я подошла поздороваться.

– На кого пробуешься? – спросила я.

– На Миранду.

– И я.

– Да ладно? – Она не поверила.

– А почему бы и нет?

Джамиля пожала плечами.

– Ну не знаю. Она такая спокойная.

Она меня обидеть хочет? Считает, что я слишком буйная? Я сердито покосилась на Джамилю, но потом вспомнила, что решила быть приветливее.

– Ты будешь отличной Мирандой, – сказала я.

Мы замолчали. Подтянулось еще несколько человек. Я была рада, что стою не одна.

– Сколько же тут народу.

Джамиля зарделась, и я подумала: может, она боится? Мама тоже порой краснеет от смущения и испуга.

– Ты лучше их всех, – успокоила я ее.

Мы с Джамилей вместе учились в начальной школе. Когда ей исполнилось десять лет, она пригласила меня на день рождения. До этого мы с ней особо и не общались. Сама не знаю, почему. Кто-то из учителей как-то сказал, мол, чтобы подружиться с кем-то, нужно приложить усилия, потому что любой глагол подразумевает действие. Я понимала. Я всегда это знала. Просто как-то отвыкла.

Я собиралась было доброжелательно расспросить Джамилю о том о сем, но тут дверь студии отворилась, и показался ухмылявшийся Бен.

– А теперь заходите.

Да кто он такой, чтобы нам указывать? Кто его назначил главным? Мы потянулись в аудиторию. Я сделала вид, будто не заметила Бена, но он увидел меня и спросил:

– Ты тоже на прослушивание?

Я подняла руки, словно он обвинил меня в чем-то противозаконном.

– А что, я у тебя спрашиваться должна?

Он рассмеялся, покачал головой:

– Я тоже рад тебя видеть.

Мистер Дарби, наш учитель по драматургии, уже ждал в аудитории.

– Заходите, ребята, садитесь.

Он нравился мне – молодой, с чувством юмора, а как-то раз на родительском собрании он сказал маме, что я – лучшая из бед. Как по мне, это комплимент.

– Лекс? Не ожидал тебя здесь увидеть, – мистер Дарби приподнял бровь.

– Я сама от себя не ожидала, сэр.

Не знаю, зачем я это ляпнула. Глупо. Пока мы входили и рассаживались, Джамиля куда-то подевалась, и я села одна. На сцену светили прожекторы. И стояла камера. Они что, будут нас снимать?

Когда мы наконец расселись, мистер Дарби произнес речь о командной работе, о том, что каждый должен вносить свой вклад, а еще о том, что играть на сцене хоть и непросто, но это бесценный опыт, который способствует личностному росту и творческому развитию.

– Кстати, – добавил он напоследок, – Бен Осман будет снимать ваши пробы для своего проекта по массовым коммуникациям, так что если вы против, скажите сейчас. Если нет, то начали.

Бен выскочил на сцену, принялся настраивать свет и камеру. Длинноногий, точно Бемби, рыжий, в обтягивающих черных джинсах.

Мистер Дарби указал на стол сбоку сцены, на котором стояли пять ваз. На каждой было написано имя персонажа; в вазе лежали строки из роли. Мы должны были в алфавитном порядке выйти на сцену, взять бумажку из вазы с именем того героя, которого хотели бы сыграть, прочитать про себя текст и с минуту «побыть» персонажем. Например, исследовать воображаемый остров, посидеть на песке, посмотреть на море, пройтись, – словом, что угодно, лишь бы вжиться в роль. Затем от нас требовалось пересказать своими словами текст с бумажки и уж потом прочитать его, как у Шекспира.