Дотянуться до звёзд - Эмма Скотт Страница 11

Эта девушка мне понравилась.

А мне обычно никто не нравился.

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга, потом Отем поерзала на стуле.

– Я сейчас ни с кем не встречаюсь, – сказала она.

Мне показалось, что меня ударили под дых пятидесятифутовым боулинговым шаром.

– Ладно, – проговорил я.

– Черт, извини, – прошептала она, и ее щеки заалели ярче. – Не подумай, что я навязываюсь. Я просто хотела сказать, что мне приятно было с тобой познакомиться, но сейчас мне нужно сосредоточиться на учебе. У меня полно работы. У меня две основные специализации, так что, если буду считать ворон, потеряю стипендию. – Она замахала руками. – Боже, кажется, я слишком много говорю…

У меня в душе все перевернулось. Ее платье выглядело дорого, кардиган был подобран в тон, и я, грешным делом, посчитал ее заносчивой и чопорной богатенькой девочкой.

«Ошибся, Тёрнер. Вот сиди теперь и не свисти».

– Я тоже на стипендии, – вырвалось у меня.

– О? – В ее улыбке проскользнуло облегчение из-за того, что мы в одной команде, если смотреть с финансовой точки зрения. – У тебя от кого?

– НССА [7]. За успехи в легкой атлетике. А твоя двойная специализация – это?..

– Социальная антропология и политология.

– Социальная антропология, – повторил я. – Ее обычно выбирают все гуманисты.

Она возвела глаза к потолку, и доверие на ее лице сменилось грустью, отчего золотые искорки у нее в глазах стали заметнее.

– А ты, я вижу, специализируешься на самоуверенных высказываниях, да?

– Мне это уже говорили раз или два.

– Не сомневаюсь. – Отем заправила за ухо рыжую прядь. – Социальная антропология – это учение о современных человеческих обществах и их развитии. Я хочу получить диплом магистра, который позволит мне развиваться как гуманисту.

– Амбициозное заявление, – заметил я, а сам подумал: «А еще хорошее. Благородное, искреннее». Список вещей, в которых я замечен не был.

– Возможно, я идеалистка, – сказала Отем, проводя пальцем по корешку учебника. – Строго говоря, диплом магистра по такой узкой специализации получить нельзя, поэтому я собираюсь создать проект, с которым поступлю в Гарвардскую высшую педагогическую школу.

– И на какую тему?

– Пока не знаю. Есть так много областей, требующих внимания. Например, как население Земли влияет на здравоохранение и окружающую среду. А может, сосредоточусь на правах инвалидов. Или напишу о том, как расизм действует на людей на социально-экономических уровнях. Что-то в этом духе. – Она пожала плечами и потянулась к своей книге. – Знаю одно: хочу помогать другим.

Я знал одно: мне не хотелось заканчивать наш с ней разговор.

– Ты сегодня утром была в моей аудитории.

Она посмотрела на меня, ее карие глаза загорелись.

– Введение в экономику и влияние на окружающую среду?

Я кивнул.

– Не видела тебя.

– Я сидел на последнем ряду, а ты – на первом.

– Тебе нравятся эти лекции?

Я пожал плечами:

– Приходится их посещать, чтобы сдать основную специальность.

– Не слышу энтузиазма в твоем голосе.

– А он должен быть?

– Раз уж это будет твоей основной работой, логично предположить, что предмет тебе нравится. Я бы даже сказала, ты должен быть им увлечен.

– Не знаю, будет ли это моей работой, не говоря уже об увлеченности. Если позволять чувствам влиять на тебя при принятии важных жизненных решений, наверняка все испортишь.

В моем тоне явственно прозвучала горечь. Делом моей жизни должно было стать писательство, но мне пришлось отказаться от этой мечты. Не важно, что я чувствовал по отношению к писательству, коль скоро мне нужно было поддержать свою семью. Кроме того, после фиаско Носочного Мальчика я не спешил делиться с другими своими переживаниями и чувствами. Вне занятий я записывал свои личные размышления в дневник и хранил его в запертом шкафчике.

Отем скрестила руки на груди.

– Полагаешь, чувства не важны?

– Чувства, – ответил я, – как миндалевидные железы. Большую часть времени бесполезны, но могут стать источником боли и дискомфорта.

Она рассмеялась:

– Вот, значит, какова альтернатива? Удалить их?

– Если бы это было возможно.

Судя по потрясенному выражению ее лица, это было последнее, что стоило говорить такой девушке, как Отем Колдуэлл.

Она откинулась на спинку стула, по-прежнему держа руки скрещенными на груди.

– Ну, думаю, страстное отношение к жизни – одна из причин, по которой мы приходим в этот мир. Исследовать жизнь во всех ее проявлениях, включая болезненные. Разве не отсюда происходит высокое искусство? Не из красоты и боли?

Я медленно кивнул:

– Полагаю, так и есть.

– Красота и боль, – повторила Отем, как будто разговаривала сама с собой. – Мне кажется, эти понятия неразделимы.

– Возможно, боль существует для того, чтобы мы научились ценить красоту, – предположил я.

Отем посмотрела на меня кротким взглядом. Ее глаза притягивали.

Мне захотелось быть ближе к этой девушке, но я был, что называется, запрограммирован отталкивать от себя людей – небольшое воспоминание о том, как папочка нас бросил, после чего мои самые сокровенные переживания растиражировали по всему Бостону. В конце концов, меня не просто так прозвали Амхерстской Задницей. У меня был мерзкий характер, а во время забегов я обгонял всех остальных участников, так что они буквально видели мою заднюю часть.

Я кашлянул, чтобы голос звучал потверже:

– А может, боль – это просто боль, и мы романтизируем ее, чтобы выжить.

Отем отпрянула:

– Твоя первая теория нравится мне больше. С другой стороны, моя соседка по комнате постоянно твердит, что я безнадежный романтик. Ну, или была им раньше.

– Была?

Отем грустно улыбнулась:

Я помахал рукой.

– Забудь. Извини. Я…

«Очень красивая».

Отем вздохнула – так могла бы вздыхать Джульетта на своем балконе, ее тонкие пальцы поигрывали ручкой.

– И вообще, что толку от романтики? Это просто красивые слова, которые ничего не значат, если за ними не стоят серьезные намерения.

Грусть в ее глазах, уже виденная мною ранее, вернулась, и я задумался, кто стал тому причиной. Что за урод обидел эту солнечную девушку и бросил ее в беде?