Случай Растиньяка - Наталья Миронова Страница 11

– Да не боись, он и сам не придет. Сдалась ты ему… корова бешеная, – бросил в ответ Алик.

Последнее слово осталось за ним. Так он думал.

Прошел всего год, и Мэлор Подоляка внезапно уехал за границу по срочному делу. Из-за границы он не вернулся. Оказалось, что он наделал долгов за счет компании Алика и прихватил с собой львиную долю ее активов. Выяснилось и кое-что еще. А именно: что Подоляка – это фамилия его жены Анжелы. Сам Мэлор родом с Украины, его фамилия – Криворучко. Вот уж бог шельму метит! Женившись, он «потерял» паспорт, заявил в милицию, а когда ему выдавали новый, выбрал фамилию супруги.

А потом потерянный паспорт «нашелся», и – по странному совпадению – обнаружился именно на Украине, гражданином которой Мэлор как был, так и остался. На Украине у него были мощные связи, позволявшие беспрепятственно проникать в Польшу, а дальше… Дальше перед ним открывалась вся Европа. И искать его там можно было разве что с помощью Интерпола.

Алик не стал обращаться в Интерпол. Через скромную фирму по отделке помещений они с Мэлором проворачивали кое-какие операции, считавшиеся, как любят выражаться в американских детективах, «не вполне кошерными». Ему пришла повестка из милиции. Он привычно излил свой гнев на Катю:

– Радуешься, да? Погоди радоваться, там и на тебя кое-что записано.

Кате стало страшно, но она не подала виду.

– Радоваться нечему, но я тебе с самого начала говорила, что он жулик. А что там на меня записано, я не знаю, и мне, честно говоря, дела до этого нет. Ни одной моей подписи милиция там не найдет.

– Дела, говоришь, нет? – злобно и обиженно переспросил Алик. – Ничего, менты и на тебя дело сошьют.

Он знал, что говорил. Катю тоже вызвали в прокуратуру и стали спрашивать, что ей известно о фирме мужа, о Мэлоре Подоляке, он же Криворучко, и об их совместных делах. Катя отвечала честно: для мужа сделала только рекламный буклет, о его делах с Мэлором Криворучко ничего не знала, человек этот был ей неприятен, она старалась видеться с ним как можно реже, в конце концов просто отказала ему от дома.

В прокуратуре ей объявили, что она является владелицей миноритарного пая в фирме. Катя ответила, что оформление прошло без ее ведома. Тем не менее на нее начислили довольно значительный налог за два года и посоветовали поскорее заплатить, пока не потекли пени. Кате пришлось залезть в свои скромные сбережения и выплатить начет.

– Если уж я плачу налоги, – сказала она Алику, – хотелось бы знать, где доходы?

Он наорал на нее. Бегство и предательство компаньона вконец расшатали ему нервы.

– Ты что, совсем тормознутая? Нам нужны были свободные средства. Оборотный капитал.

– Ну и где он, этот капитал?

– Мэлор, сука такая, спер. Все прибрал. Но ты губу-то не раскатывай, тебе все равно ничего бы не обломилось. Это были не твои деньги.

– Но налог с них уплатила я. Мог бы вернуть мне эту сумму.

– Нет, ты полная кретинка! Полная! Ты понимаешь, что я на нуле?

– Не кричи, – поморщилась Катя. – Хоть бы сына постыдился. Я не обязана платить за тебя налоги. Не можешь сейчас – вернешь позже.

– Но кто ж знал? – опять взорвался Алик. – Мы думали, перекрутимся…

– Мне неинтересно, что вы с Мэлором думали, – перебила его Катя. – Будь это просто мои деньги, ладно, я бы махнула рукой, черт с вами. Но я коплю для Саньки. Чтобы он учился, чтобы не угодил в армию… Звезд с неба он не хватает, придется поступать на коммерческое отделение…

– Да это еще когда будет, – пренебрежительно отмахнулся Алик. – Парню десять лет!

– Чужие дети всегда быстро растут, – ответила на это Катя.

Алик понял ее буквально и пришел в бешенство. Он никогда раньше не поднимал на нее руку, а тут кинулся к ней, больно схватил за подбородок.

– Ты на что намекаешь? Ты что, не от меня родила? С кем крутила, говори!

Катя с силой оттолкнула его. На подбородке остались синяки.

– Только попробуй сделать так еще раз, и я точно уйду из дома. И Саньку заберу. Вернее, ты уйдешь: не забывай, это моя квартира. Ты тут даже не прописан.

Алик остался прописан в квартире своих родителей с тем расчетом, чтобы она ему досталась после их смерти. Его отец умер за год до того, как Катя отказала от дома Мэлору Криворучко. Мать Алика тоже как-то рано постарела, одряхлела, у нее уже был один инсульт, правда, легкий, ишемический, но Катя с ужасом ждала дальнейшего развития событий.

– А если тебе не ясно, от кого я родила, – продолжала Катя, – посмотрись в зеркало. Жаль, но Санька похож на тебя.

Санька уже догонял ростом отца, правда, пока еще был тонок, как тростинка. Но и лицом, и телосложением он действительно был похож на Алика.

– А чего ж ты тогда трындела про чужих детей? – проворчал Алик.

– Не смей так говорить в моем доме, – одернула его Катя. – Санька все за тобой повторяет. Ты им совершенно не занимаешься, вот я и сказала. Ты его только балуешь… когда время есть. А я думаю, что с ним дальше будет. Где он будет учиться. Куда пойдет работать.

– Да ну, делов-то куча, – презрительно скривился Алик. – Пристроим в финансовую академию, у меня там кореш есть. А потом пойдет работать ко мне в фирму.

– Которую ты чуть не потерял, – напомнила Катя. – Разберись пока с делами. А мне карьера в твоей фирме вовсе не кажется такой уж завидной.

– Мой сын хоть не малюет лютики-цветочки, – бросил Алик ей вслед.

Ему очень хотелось, чтобы последнее слово осталось за ним.

На какое-то время Алик словно затаился. Его не было видно и слышно, он действительно приводил в порядок дела фирмы. Катя вздохнула с облегчением. Все это время семья жила исключительно на ее заработки, но Катю такое положение устраивало: лишь бы поменьше сталкиваться с опостылевшим мужем. Как потом оказалось, она совершила большую ошибку, но человек своего будущего знать не может.

Она опять начала усиленно заниматься живописью, только картины теперь хранила не дома, а у мамы и у задушевной подруги Этери, открывшей уже две галереи. Этери была в восторге от ее работ, а вот сама Катя сильно в них сомневалась. Она тяжело переживала, что не пошла в свое время на факультет живописи. Конечно, это было бы непрактично. Пойди она на живопись, была бы сейчас безработной. Этери вот пошла и стала всего-навсего галеристкой, чужие картины выставляет. Но у Кати не было таких возможностей. Кстати, Этери, окончив институт, совершенно забросила кисти. А Кате оставалось утешаться только словами своего любимого учителя, народного художника СССР Сандро Элиавы, деда Этери.

– Катенька, – говорил он ей, – у вас есть способности. Пишите себе на здоровье, пишите, как видится, пишите, как пишется. Но я вас заклинаю: никогда не учитесь живописи. Будете учиться – начнете писать, как десять тысяч других художников. В вас есть искра божья, берегите ее.