Фаворитка Императора - Жюльетта Бенцони Страница 11

– Да здравствует Император!..

Марианна взобралась на низкий фундамент позолоченной решетки, ухватившись за мокрое железо. Между нею и большим крыльцом, на котором выстраивались лакеи в зеленых ливреях, держащие факелы с трепещущим в холодном воздухе пламенем, не было ничего, кроме обширного пустого пространства. В одно мгновение окна и террасы замка заполнились избранной публикой, один оркестр расположился на галерее близко к воротам, другой на площади, а третий прямо в окнах служебной пристройки. Повсюду трещали и брызгали огнем факелы. Стоял невероятный шум, усиливавшийся мощным громом барабанов.

Между рядами гренадеров, пажей, берейторов, офицеров и маршалов показалась летящая карета, за ней другая, третья… Сердце Марианны готово было выскочить из-под мокрого сукна ее костюма. Расширившимися глазами она смотрела, как на устланном ковром широком крыльце появились, под большим треугольным фронтоном, в платьях со шлейфами дамы, чьи диадемы играли многоцветными огнями, и мужчины в богатых, красных с золотом или синих с серебром, костюмах. Она заметила даже несколько австрийских офицеров в парадной белой форме, усыпанной орденами. Где-то пробило десять часов.

Тогда, среди великого смятения и приветственных кликов, показалась наконец карета восьмериком, которую Марианна уже так хорошо знала. Горнисты на галерее протрубили «Славу Империи», в то время как карета на крыльях всеобщего энтузиазма пронеслась через широко распахнутые ворота и описала полную изящества дугу. Стремглав бежали лакеи, факельщики опустились на брусчатку двора, тогда как крыльцо укрылось атласом и парчой склонившихся в глубоком реверансе придворных дам. Глазами, полными слез, которые она не могла больше удерживать, Марианна увидела, как Наполеон спрыгнул на землю, затем, весь сияя, повернулся к сидящей в карете и с нежными предосторожностями внимательного влюбленного заботливо помог ей спуститься. Порыв внезапной ярости осушил глаза Марианны, когда она увидела, что эрцгерцогиня пунцово-красного цвета и ее нелепая шляпа с перьями попугая сильно сбита набок. Кроме того, поза у нее была какая-то странная, довольно-таки принужденная.

Стоя, Мария-Луиза была на полголовы выше своего жениха. Они составляли удивительно неподходящую пару: она, со своей тяжеловесной германской изнеженностью, он, с бледным цветом лица, римским профилем и неукротимой жизненной силой, которой был обязан средиземноморской крови. Единственное, пожалуй, что не бросалось в глаза, – это разница в возрасте, ибо широкие плечи Марии-Луизы лишали ее всей прелести ранней молодости. Однако не похоже было, чтоб оба замечали это. Они смотрели друг на друга с таким восхищенным видом, что у Марианны внезапно появилось желание умереть. Как же мог этот человек, совсем недавно обладавший ею с такой страстью, как будто искренне клявшийся, что она одна царит в его сердце, смотреть теперь на эту высокую рыжую телку с видом ребенка, впервые получившего рождественский подарок? В бешенстве молодая женщина вонзила ногти себе в ладони и заскрипела зубами, чтобы не взвыть от боли и злобы.

А там новоприбывшая раздавала поцелуи женщинам императорской семьи: очаровательной Полине, с трудом удерживавшейся от смеха при виде пресловутой шляпы, мудрой Элизе со строгим профилем Минервы, темноволосой красавице – королеве Испании, грациозной блондинке – королеве Гортензии, чье белое шелковое платье, нежно сиявший жемчуг и безупречное изящество вызывали в памяти образ ее матери и ужасно диссонировали с власяницей Марии-Луизы.

На время Марианна забыла о себе, задавшись вопросом, какими могли быть подлинные чувства кроткой дочери Жозефины перед лицом этой женщины, посмевшей прийти, чтобы занять трон, еще теплый после ее матери? Не было ли это совершенно бесполезной жестокостью Наполеона, обязавшего ее присутствовать здесь, чтобы встречать иностранку на пороге французского дворца? Бессмысленно, но вполне в духе Императора. Уже не раз Марианна замечала, как его естественная доброта сменялась каким-то нечеловеческим равнодушием.

– Вы позволите мне наконец проводить вас в теплую гостиницу? – раздался рядом с нею дружеский голос Аркадиуса. – Или вы желаете провести ночь, вцепившись в эту решетку? Больше не на что смотреть.

Вздрогнув, Марианна увидела, что и в самом деле, кроме карет, слуг и убиравших упряжь конюших, во дворе никого не было, а окна закрыты. На площади толпа неохотно отступала от ограды, медленно, словно отлив на море… Она повернула к Аркадиусу лицо с еще не просохшими слезами.

– Вы считаете меня сумасшедшей, не так ли? – прошептала она.

Он ласково улыбнулся и по-братски обнял за плечи молодую женщину.

– Я считаю, что вы молоды, удивительно… убийственно молоды! Вы бросаетесь на все, что может вас поранить, в ослеплении обезумевшей птицы. Когда вы станете старше, вы научитесь уклоняться от стальных капканов, которые так умело расставляет жизнь на дорогах человеческих, чтобы калечить и убивать, вы научитесь закрывать глаза и уши, чтобы, по меньшей мере, охранять ваши заблуждения и душевный покой. Но сейчас слишком рано…

Гостиница «У большого оленя» была переполнена, когда Марианна и Жоливаль проникли туда, а хозяин, который метался взад-вперед, как встревоженная курица, даже и слушать их не захотел. Возмущенному Аркадиусу пришлось схватить его на полном ходу за обвитое вокруг шеи полотенце и остановить твердой рукой.

– К чему такая спешка, друг мой! На все свое время, и я буду вам признателен, если вы выслушаете меня. Прибывшая сюда госпожа, – добавил он, указывая на Марианну, которая усталым жестом сняла шляпу и освободила волосы, – как вы можете убедиться, выбилась из сил от усталости, промокла и проголодалась. И поскольку она выполняет важную миссию Его Величества, будьте любезны сейчас же найти ей место для отдыха, где она сможет поесть и обсушиться, будь это хоть ваша собственная комната.

По лицу бедного малого, удерживаемого тонкими, но словно железными пальцами Аркадиуса, пробежали все цвета радуги. Слова «Его Величество» исторгли из его груди стон. Он в отчаянии всплеснул своими короткими руками и взглянул на молодую женщину полными слез глазами.

– Но у меня больше нет своей комнаты, князь! Я вынужден был отдать ее адъютанту герцога де Ровинго. В данный момент мадам Робино, моя супруга, готовит мне постель в буфетной. Я не могу решиться предложить ее госпоже… или я должен сказать: ее сиятельству? – закончил он со страхом, вызвавшим улыбку у Жоливаля. Очевидно, добряк лихорадочно спрашивал себя, не была ли эта очаровательная брюнетка какой-нибудь малоизвестной сестрой Императора. У них, Бонапартов, такая большая семья!

– Говорите просто госпожа, но найдите что-нибудь.

В тот момент, когда Робино подумал, что не проще ли будет упасть в обморок, чтобы избежать необходимости выполнить требование, какой-то австрийский офицер в изящном светло-коричневом мундире ландвера, уже некоторое время с возрастающим интересом вглядывавшийся в прекрасное бледное лицо Марианны, приблизился и, слегка щелкнув каблуками, поклонился молодой женщине. А она с закрытыми глазами прислонилась к стене, совершенно равнодушная к ведущимся переговорам.

– Позвольте мне представиться: князь Клари унд Алдринген, чрезвычайный посол Его Величества Императора Австрии! Я занимаю две комнаты в этой гостинице: пусть сударыня окажет мне милость согласиться…