Снежное дыхание любви - Вера Копейко Страница 11

— Гм, снова в десятку. Та-ак, в-третьих?

— В-третьих, вас беспокоит, какой гонорар мне предложить за работу.

Валерий Сергеевич рассмеялся.

— Однако. Аспиранты пошли другие. Это обнадеживает, — он снова засмеялся. — Ну, так что скажешь?

— Поскольку вы получите от меня исчерпывающий ответ на первые два вопроса, то я рассчитываю на гонорар, который соответствует суммам вашего бизнеса.

Валерий Сергеевич смотрел на Антона круглыми глазами. Потом веки начали медленно сходиться, а когда в узкие щелочки можно было с трудом рассмотреть темнеющую радужку глаз, он сказал:

— Достойный сын своих родителей. — Он помолчал, потом сказал: — Ты прав, Антон. Как себя оценишь, столько ты и стоишь. В общем, гонораром не обижу. — Он назвал сумму, наблюдая за лицом Антона. Ничего особенного на нем не отразилось, но губы, несмотря на то, что они розовели в окружении бороды и усов, все-таки слегка дрогнули. Значит, доволен…

Антон заметил, что Валерий Сергеевич понял…

Теперь Антон стоял на балконе, скрестив руки на груди, смотрел на мутные огни фонарей. Телебашня, которая в ясную погоду хорошо видна с его балкона, сегодня не видна. Она пропала, растаяла, исчезла.

Но вообще-то лучше не стоять столбом, изображая видимый двойник башни, а пойти спать, сказал он себе. Надо поехать раньше, чтобы протопить в доме печь, а потом идти в лес, искать поляну. А ближе к ночи подготовиться к встрече с представителями конкурентов. По некоторым сведениям, которые он получил, кто-то должен появиться в воскресное утро. Как было бы хорошо, если бы ночь на воскресенье оказалась морозной.

Антон улыбнулся. Он представил себе теплую деревенскую комнату старого семейного дома, легкий запах дыма, даже не запах, аромат. Он вплывает в комнату, когда открываешь дверцу печи, чтобы подбросить дрова… Все это ему нравилось…

Нина проснулась, посмотрела в окно — падал снег и таял, казалось, не долетая до земли.

Они с Филей приехали накануне вечером. Этот дом давно стал дачным, но ей не страшно здесь даже одной ни днем, ни ночью. Их дом в поселке, а не на садовом участке, поэтому люди здесь живут круглый год.

В сопровождении Фили она принесла дрова из сарая. Сейчас они громко трещали, наверное, попались еловые поленья, подумала Нина.

Филя сидел на зеленой подушке, которую Нина когда-то шила своей кошке, ее давно уже нет, а подушка осталась. Надо же, как она ее старательно украсила — удивлялась самой себе Нина. По углам пришила ярко-зеленые, теперь поблекшие, бантики из упаковочной ленты. Филя неотрывно смотрел в щелку между металлической дверцей и кирпичной стеной печи. Там мерцало пламя.

Нина поставила сковороду на раскаленную плиту, масло зашипело, а когда она разбила в него яйца, Филя подпрыгнул и залаял.

— Успокойся, ничего страшного, — сказала Нина. — Не змея.

Не змея, повторила она мысленно. Почему она зацепилась за это слово? Нина обхватила себя за плечи, пытаясь понять.

— Хвост змеи, ищи на западе, — услышала она голос Димы из прошлого. Он говорил ей, положив руки на плечи. Примерно так, как она сейчас положила свои. Тогда от его прикосновения она чуть не подпрыгнула. Задыхаясь, спрашивала:

— Где? Где запад?

То была астрономическая, как он сказал, ночь. Дима привез телескоп, любительский, двенадцатикратный, но в него хорошо видны и звезды, и планеты. У него с собой была карта неба, которую он скачал из Интернета.

Они вышли из дома ровно в полночь, чтобы карта соответствовала небу. Нина смогла найти только Большую и Малую Медведицу. Но оказалось, справа от Малой расположилось созвездие Жирафа, а слева — Дракон.

А дальше… у Нины кружилась голова, затекла шея, пока Дима рассказывал, что за мир раскинулся над ними.

— Рысь, Рак, Лев, Малый пес… — перечислял Дима.

— Настоящий зоопарк, — фыркала Нина.

— Нет, это астрономия, — серьезно поправил он ее.

— Ты на самом деле так ее любишь? — спросила Нина.

— Люблю. Астрономия — это ночь. А ночь — лучший друг девушек. Всех девушек, — добавил он.

Нина открыла рот от изумления. А он быстро наклонился, его губы прижались к ее губам. От неожиданности у нее перехватило дыхание, она почувствовала, как его язык пытается проскользнуть между губами. Она уперлась руками ему в грудь, а он притиснул свое лицо к ее лицу так, что она не могла дышать носом. Нина больно пнула его в голень.

— Перестань, перестань! — она наконец отбилась от него…

Это было прошлой зимой, но как давно… Ночь — лучший друг всех девушек? Нина усмехнулась. А ведь тогда она не поняла, почему он так сказал. Значит, его смущало ее лицо? Всегда? А она даже не догадывалась.

Филя тихо зарычал, его нос задергался.

— Что такое? — повернулась к нему Нина.

Из поддувала выпал маленький красный уголек.

— Он тебе не нравится, — сказала Нина. — Это правильно. Какой ты чуткий, Филька, молодец.

Нина наклонилась, кочергой смахнула уголек в совок. А потом открыла дверцу и бросила обратно в печь.

Они позавтракали быстро.

— Итак, Филька, сегодня твой день, — сказала Нина, застегивая на нем ошейник. Касаясь пальцами собачьей шеи, она чувствовала, как Филя напрягся. Ей показалось, ее собственная шея тоже. Повезет им сегодня?

Нина всегда хотела иметь свою собаку. Но ее не было, только у бабушки. Всегда разные, не обязательно с идеальной родословной. Филька — плод запретной любви, как говорила Александра Михайловна, когда ее спрашивали.

— Наверняка новая для Москвы латинка? — как-то при Нине спросила дама, гулявшая с чихуахуа. — Голубая…

— Голубая шерсть, — перебила ее бабушка. — И кровь тоже.

Нина смеялась. На самом деле, у Фильки шерсть была странного голубоватого цвета. А бабушка объяснила, что в Фильке кое-что от немецкого дратхара и хаски, северной лайки. Но не шерсть у него голубая, как кажется, а глаза, унаследованные от хаски. Они голубые.

— Понимаешь, человеческий глаз устроен так, что, выхватив из облика что-то особенно его поразившее, он переносит это на все остальное. Поэтому даме показалось, что Филя — голубой. Ох, что такое я говорю, — замахала она руками, — Филя в полном праве меня покусать. — Она посмотрела на пса. — Будем считать, он еще не понимает глупых намеков, пускай даже случайных.

— Мы можем объявить, что Филя — представитель новой латиноамериканской породы, — предложила Нина.

— Потом продавать щенков от него, да? — подхватила бабушка. — Соображаешь… Послушай, Нина, если натаскаешь Филю на трюфели, то его щенки поднимутся в цене. Трюфельные собаки! Подумать только!

Они смеялись, но сейчас Нина думала, что в этом может быть смысл.