Парадокс любви - Паскаль Брюкнер Страница 11

6. Крушение фантазма

Основной вопрос: действительно ли мы выбираем партнеров, не запрограммированы ли мы, в то время как полагаем, будто действуем совершенно сознательно? Немотивированность склонностей ставится под сомнение в двух областях мышления: социология усматривает здесь подтверждение классовой обусловленности, психоанализ — симптом неразрешенных проблем с родителями [22]. Но сколько ни анализируй наш выбор, все равно в итоге, даже если нас ограничить определенными рамками, мы всегда предпочитаем того, а не другого, без каких-либо влияний извне. Мы располагаем известной автономностью решения относительно личных или социальных факторов, которыми мы обусловлены. Бывает даже, что мы сами себе удивляемся, делая неожиданный выбор, далекий от нашей культуры и среды. Этот неразрешимый вопрос не так интересен, как возникающий задним числом вопрос о предопределении: свобода постфактум придумывает себе детерминизм. Влюбленные не могли не встретиться, они были предназначены друг другу прежде, чем пересеклись их пути. Случайность, столкнувшую их в такой-то день и час, они превращают в фатальность: немыслимо, чтобы этого не произошло. Все что угодно, только не это ужасное подозрение: если бы не ты, был бы другой (другая)! Среди десятков лиц, по которым скользит взгляд, любимое лицо должно сверкнуть, как острие бритвы, — именно оно и никакое другое: восторг и трепет.

Есть люди, которые сильно переживают из-за того, что стали объектом страсти другого, и уступают не столько по желанию, сколько в ответ на оказанную им честь. Иногда, старея, претендуют на расширение вкусов, становятся безразличнее к фальшивому блеску стандартного эстетического идеала, распространяют свой аппетит на самые разные человеческие типы, предпочитая красоте шарм, нежности сексапильность, суровому величию — пленительную аномалию. Любовь исповедует культ обворожительных несовершенств, волнующих недостатков, которые трогают сильнее, чем безупречное тело. Не стоит цензурировать наши склонности, их нужно обогащать, разнообразить. Они укореняют нас в реальности, но вместе с тем и ограничивают: любовь — это еще и разрушение фантазмов, развенчание чисто пластических качеств. Можно увлечься мужчиной или женщиной, которые прежде были не в нашем вкусе, расширить диапазон своих критериев. Обратим внимание, к примеру, на странное шассе-круазе: в то время как европейцы, австралийцы, североамериканцы стремятся выглядеть загорелыми и, злоупотребляя солнцем, подвергают себя опасности, африканцы, китайцы, индийцы, филиппинцы мечтают выбелить кожу с риском разрушить ее пигментацию и нанести себе непоправимый ущерб. Влияние колониальных предрассудков, навязчивость американской модели? Вряд ли. Скорее дело в том, что жители каждой части света мечтают быть другими: светлокожие — загорелыми, смуглые — бледнолицыми. Все, что идет наперекор господствующему мнению, все, что опрокидывает иерархию поколений и положений: красавица с уродом, дурнушка с красавцем, юноша со зрелой женщиной, девица со старикашкой, бедный с богатой — все это достойно прославления.

Не будем мечтать о том, чтобы покончить с тиранией красоты, лучше мечтать о разрушении ее шаблонов, о том, чтобы наши взгляды допускали сосуществование многих противоречивых норм. В конце концов, мода нужна не для того, чтобы навязывать нам образцы: она должна подбадривать, подсказывать, как одеваться, какой выбирать макияж. Это фактор успокоительный: прежде чем всех обезличить, она вызволяет нас из затруднения. Соблазнение — это еще и карьера (разумеется, для некоторого числа людей, имеющих лишь мордашку и фигуру, чтобы добиться успеха). Но кто стал бы их за это порицать? Как может «пустить в оборот» свою красоту замужняя дама из буржуазного сословия? — вопрошал Бальзак («Кузина Бетта» [23]). Для этого, как он заметил, требуется счастливое стечение обстоятельств, большой город, полный бездельников и миллионеров, достаточно элегантности и ума, полная бессовестность, а главное, сообщник в лице мужа. Некогда доступное только женщинам, это поприще открыто и для мужчин, начиная с «Милого друга» Мопассана, который взбирается по ступеням социальной лестницы благодаря своему таланту совратителя дам. (На арго жиголо прозывали «бобрами», так как это животное строит себе дом с помощью хвоста.) Сколько постов в высших сферах политики, экономики, культуры занято с помощью не только личных качеств, но и «диванной протекции»?

Даже если соблазнение — это маневр для достижения каких-то честолюбивых целей, оно создает атмосферу сговора в отношениях мужчины и женщины, оно предпочитает связь расставанию, влечение молчанию. В конечном счете, ничто не вышло из моды: ни ухаживание по старинке, ни краткие свидания, ни похищение по-гусарски, ни мгновенное покорение сердца: крайняя изощренность уживается здесь с предельной бесцеремонностью. Правила игры изменились; но и прежние правила еще не отменены. Именно тот факт, что оба порядка как бы накладываются один на другой, объясняет нашу нынешнюю растерянность. Все объявлено недействительным, и все остается в силе. Наши нравы не построили себе нового жилища: оно до странности похоже на старое, даже если вольность кажется более демонстративной, а пары сходятся и расходятся быстрее. Таков психологический конфликт современного человека, который совмещает в себе разные обычаи и традиции.

Если мы хотим понять принятые сегодня на Западе нормы поведения, то преобладает здесь концепт наслоения, а не последовательности. Мы стремимся все свести воедино, выбираем кумулятивную модель, в которой одновременно присутствуют романтизм и либертинство, альтруизм и капризность, галантность и порнография: это огромная звукоотражающая камера, где наряду с самыми банальными обычаями существует и самая странная практика. Фрейд рассматривал Рим как город-палимпсест в полном смысле слова, где наслаиваются друг на друга все века от Республики до Ренессанса; так же и любовное чувство не ведает исторических разграничений, превращая нас в современников далеких эпох. Вот временной режим наших чувств: слоеный пирог, смешение новомодного и архаичного, необъятная клавиатура любовной страсти, на которой каждый волен играть по-своему. Итак, ждать, что наши противоречия в один прекрасный день разрешатся в каком-то лучшем обществе, — пустое дело. Они так и будут существовать до бесконечности, даже если возможны частичные улучшения, небольшие просветы. Нужно отказаться от идеи спасти любовь от нее самой и махнуть рукой на поиски выхода из эмоционального хаоса.

Расставание — тончайшее искусство

Расставание в наше время неотвратимо напоминает процедуру сокращения на предприятии. Деликатный момент для обеих сторон: нужно вскрыть нарыв не запачкавшись, распрощаться без трагедий. Другой должен смириться с опалой без стонов и плача. Чего не сделаешь, чтобы выпроводить обременительную особу, до каких рекордов трусости мы доходим, сколько кривим душой, на какие жалкие хитрости пускаемся, пытаясь смягчить жестокость факта! Мы сообщаем ей новость как можно ласковее, скрывая свое нетерпение: поскорей бы убралась! Если она вздумает протестовать, мы сумеем возложить на нее одну всю ответственность за эту беду. Мы ведь предупреждали! Ее не только выгоняют, но еще и лишают права на ошибку. Истина внезапно вспыхивает перед ней, как на последней странице детективного романа, и вдобавок виновата она сама! Верх наглости — выставить другого с помощью SMS, как какого-то пошлого коммерческого агента!