Сезон любви - Анастасия Доронина Страница 11

— Спасибо, — я поднялась. — И до свидания. Мне пора идти, иначе сейчас сюда придет кто-нибудь, ну, там, смотритель зала, комендант или уборщица, и нам с вами не поздоровится. Насколько я знаю, когда людям этой профессии надо убирать, — они не принимают в расчет даже мировую славу тех, кто им мешает. Даже такую, как ваша.

— Пожалуй, — он улыбнулся и тоже легко поднялся с места: — И, кроме того, вам надо пробираться к выходу не обыкновенным, а артистическим путем: через кулисы и служебный вход. Парадный уже закрыли, и поскольку я обладаю абсолютным слухом, то прекрасно слышу, как сюда приближается комендант. Слышите? Он уже гремит ключами.

— Ой, мамочки!

Не то, чтобы я сильно испугалась. Просто встреча с людьми, облеченными властью кого-то куда-то не пущать или, напротив, гнать в шею, всегда вызывала во мне нервную дрожь. Я сразу начинала ощущать себя маленькой девочкой, которую поймали, когда она шкодничала в углу.

— Бежим! — Васенин схватил меня за руку и повлек за собой, с совершенно кошачьей гибкостью передвигаясь по узкому проходу между двумя рядами кресел.

Невольно следуя за ним, я обратила внимание на то, какая крепкая и горячая у него рука. Длинные пальцы музыканта. Совсем недавно эти пальцы бегали по клавишам рояля, извлекая из него так потрясшие меня звуки. И вот теперь они держат мою ладонь, ободряюще пожимая ее, стоит мне чуть замешкаться или споткнуться. Чего только не бывает в жизни…

Я и не заметила, как мы оказались на сцене. Первый раз в жизни я ступала по подмосткам, куда был открыт доступ только артистам уровня Константина Васенина. Странно, ну кто бы мог подумать, глядя на этого человека, что он — мировая знаменитость? Теперь, когда, блестя глазами, он обернулся ко мне и губы светила растянулись в абсолютно мальчишеской улыбке, трудно было поверить, что он какая-то там особая, известная в музыкальном мире величина!

— Я думала, исполнители всегда отдыхают после концерта, — сказала я, глядя на него с любопытством. В полумраке его тонкий профиль казался обведенным простым карандашом на серой бумаге.

— Чаще всего так и бывает. Но у меня другая слабость. Я очень люблю приходить в зал, в котором только что отыграл программу, не до концерта, а после него. Я романтик. Мне нравится слышать дыхание этих стен. Московская консерватория — моя любимая сценическая площадка, а судьба была благосклонна ко мне, дала шанс и возможность сравнить. Видите этот орган? — указал он мне на большие и малые трубы, уходящие вверх и тускло поблескивающие в темноте гладкими боками. — По преданиям, воздух в первые органы консерватории нагнетался с помощью лошадей, которые трудились в подвальных помещениях «храма музыки», как называли ее в тогдашней Москве. Этот орган сделан чудесным мастером Аристидом Кавайе-Коллем, тем самым, чьи инструменты украшают Собор Парижской Богоматери в Париже. Во время революции 1905 года внутри органа революционеры прятали оружие. Чего только не придумают люди. А когда началась мировая война, в этом зале расположили лазарет для раненых. В двадцатых годах — из консерватории сделали кинотеатр. Пролетариат требовал зрелищ, а не искусства.

Я почувствовала что-то вроде дежа вю — ощущения того, что когда-то все это со мной уже было. Где-то когда-то один человек, тоже имевший отношение к музыке, рассказывал много интересного. И я слушала его вот так, как сейчас, затаив дыхание, испытывая острое чувство белой зависти к тому, кто может вот так, легко и вместе с тем с неподкупной любовью рассказывать о том, что его на само деле очень занимает.

У меня самой в жизни не было ничего, чем бы я могла увлечься до самозабвения.

— А ведь здесь, — Васенин сделал крадущийся шаг в сторону, поманив меня за собой, и вдруг его густой голос неожиданно стал звучать с большей силой, — слышите? Нигде в мире нет такой превосходной акустики, как в этом зале. «Раковина» сцены — деревянный ящик, отлично отражающий звук. Очень остроумно придумали, я считаю! Сто лет прошло, представляете? Мы с вами ходим по той самой сцене, где выступали Шаляпин, Нежданова, Дебюсси… Рахманинов… — он зажмурился. — Представить себе страшно: сам Рахманинов запросто стоял на этом вот месте!

— Если бы вы не были музыкантом, вам бы следовало выучиться на историка, — неуклюже пошутила я.

— Я бы обязательно стал им! Прошлое всегда было мне интересно, в детстве я даже хотел бросить музыкальную школу ради какой-то экспедиции, куда меня уговаривал записаться мой школьный товарищ. И бросил бы, ей-богу! Если бы не строгое матушкино воспитание, которая нередко усаживала меня за пианино, предварительно аргументировав эту необходимость ремешком по мягкому месту. Одно время фортепьяно было для меня самым ненавистным предметом в нашем доме.

— Ох, если бы вы только знали, как я вам завидую! От меня в детстве никто ничего никогда не требовал. Наверное, все уже тогда знали, что из меня никогда не получится ничего выдающегося. Так оно и вышло.

— То есть?

Он обернулся. Я не поняла этого удивления.

— Ну, я хочу сказать, что я самый обыкновенный человек без каких-либо талантов. И всегда была такой.

— Чушь какая! — оборвал он меня довольно резко. — Так не бывает!

— Чего не бывает?

— Чтобы у человека не было никаких талантов! Вы же где-то работаете? Занимаетесь любимым делом?

— Ну… вообще-то любимым.

Я имела в виду, что ежедневный поход на работу не доставляет мне особенных неприятностей. До сих пор я считала, что именно это и есть — заниматься любимым делом. «Разве не так?» — вдруг захотелось мне спросить у Васенина.

— «Вообще-то любимым» — так не говорят о вещах, которые действительно занимают, — строго сказал он. И мне показалось, что даже посмотрел с осуждением.

Мне вдруг стало обидно. Кто он такой, чтобы стоять здесь и смотреть на меня с таким неодобрением? Подумаешь, мировая знаменитость! Мальчишка! Я старше его по крайней мере лет на пять! И вообще — у меня и без него был ужасный день. И, кстати сказать, завтра и послезавтра будет ничуть не лучше…

Вспомнив о том, что произошло у меня сегодня с Вадимом, я окончательно расстроилась. Мне даже не пришло в голову, что с началом концерта, который оказал на меня такое необъяснимое действие, я вспоминаю о любимом впервые.

— Скучно живете, девушка, — сказал тем временем Васенин. Тон его голоса был гораздо мягче слов. — Вы просто обкрадываете себя. Не надо тратить время на то, что вам неинтересно. В глобальном, конечно, смысле.

— Что вы ко мне пристали?! — мне вдруг захотелось наброситься на него с кулаками. — На каком основании вы стоите здесь и учите меня жизни? Я что — просила у вас совета? Жаловалась на судьбу? Кто вас вообще просил подходить ко мне? Идите вы к черту!

Резко развернувшись на каблуках, я рванулась со сцены в сторону кулис. И, конечно, не удержала равновесия. И позорно упала бы прямо под ноги человеку, к которому воспылала вдруг такой ненавистью, если бы он не кинулся ко мне и не обхватил за плечи. Наши глаза встретились, и я почувствовала на щеке жар его дыхания.