По велению сердца - Даниэла Стил Страница 11

Финн появился пятью минутами позже. Он вошел в холл гостиницы энергичным шагом. Финн был в темно-синем костюме и черном кашемировом пальто элегантного покроя. Он был безупречен и, пока они шли к выходу, привлекал всеобщее внимание. А когда он усаживал ее в припаркованный у тротуара «Ягуар», несколько человек узнали знаменитого писателя. Отправляясь в Лондон, Хоуп и подумать не могла, что ей предстоит такой выход в свет, но сейчас ей нравилось быть в его обществе, и улыбка всю дорогу не сходила с ее лица.

– Как здорово! Спасибо вам, Финн, — тепло произнесла она, а он повернулся к ней с улыбкой. Ресторан находился всего в нескольких кварталах, и уже через несколько минут они были на месте.

– Я тоже предвкушаю прекрасный вечер. Потрясающе выглядите, между прочим. Подлинный шик! — Хоуп уже давно не выходила в свет, да ей и не хотелось. Вечерами она вообще редко куда либо выбиралась, разве что на музейные вечеринки или на собственные выставки. Ужин в таком ресторане, как «Хэррис», — это больше по части Пола. В Нью-Йорке, хочешь не хочешь, она была участницей артистических тусовок, что было связано с ее работой. А эта публика не ходила в дорогие рестораны, все больше в небольшие бистро и кафе в Сохо или Челси.

Метрдотель был сама любезность, судя по всему, он хорошо знал О’Нила. Мимо разномастной нарядной публики они, вслед за метрдотелем, прошли к дальнему столику в тихом уголке зала. Слышалась итальянская, арабская, испанская, русская, немецкая и французская речь — это, само собой, в дополнение к английской. Как только они сели, Финн заказал мартини. Хоуп попросила себе бокал шампанского и принялась с интересом разглядывать зал. Все те же рисунки на стенах. Ничто не изменилось с тех пор, как они в последний раз были здесь с Полом. А ведь прошло уже много лет.

– Расскажите, как вы занялись фотографией, — попросил Финн, когда принесли напитки и Хоуп пригубила шампанского.

Этот вопрос ее неожиданно рассмешил.

– Я уже в девять лет влюбилась в фотоаппарат. Мой отец был профессором в Дартмуте, а мама — художницей. Бабушка подарила мне фотокамеру на день рождения, и я была в восторге. Я была единственным ребенком в семье и всегда умела себя занять. В те годы жизнь в Нью-Гэмпшире была тихая и спокойная. Но с тех пор, как у меня в руках появилась фотокамера, я никогда не скучала. А вы? — спросила она. — Когда вы начали писать?

– Как и вы. В детстве. Я тоже был единственным ребенком и все время читал. Книги были моим прибежищем.

– От чего? — удивилась Хоуп. Хоть они и работали в разных областях творчества, талант был тем, что их, безусловно, объединяло.

– От одиночества. Мои родители были очень дружны, и я частенько чувствовал себя лишним. В их жизни ребенку отводилось мало места. Они у меня были в возрасте. Отец был успешным врачом, мама в свое время блистала в числе первых красавиц Ирландии. Она восхищалась отцом и тем, что он делает, я же интересовал ее гораздо меньше. И я придумал себе вымышленную жизнь, стал жить фантазиями и много времени проводил за книгами. Я всегда знал, что буду писать. Первую книгу написал в восемнадцать лет.

– И ее издали? — Хоуп была поражена услышанным. Финн с усмешкой покачал головой.

– Нет, не издали. И две следующие тоже. Первая книга, увидевшая свет, была у меня четвертой. К тому времени я как раз получил диплом. — Она знала, что он учился в Колумбийском университете, а потом окончил Оксфорд. — Ну а успех пришел гораздо позже.

– А чем вы занимались до того, как стали издаваться?

– Учился, читал, продолжал писать. Много пил. — Он хохотнул. — За юбками ухлестывал. Я рано женился, в двадцать пять лет, сразу после выхода второй книги. Работал официантом и плотником. Моя жена и мать Майкла была моделью в Нью-Йорке. — Он улыбнулся. — Всегда питал слабость к интересным женщинам. Она была фантастически красивая девушка. Избалованная, с невыносимым характером, самовлюбленная, но очень хорошенькая, я таких больше не встречал. Она тоже была совсем девчонка, и вскоре после рождения Майкла все у нас пошло наперекосяк. Наверное, мы оба были не готовы к роли родителей. Она бросила работу, мы только и делали что тусовались. Денег не хватало, оба от этого комплексовали.

– А как она умерла? — осторожно поинтересовалась Хоуп. То, что он описывал, больше походило на предысторию развода, нежели трагической утраты. Оказалось, она недалека от истины.

– Как-то в Саутгемптоне, когда она поздно вечером возвращалась с очередной гулянки, в нее врезался пьяный водитель. К тому времени мы без конца то сходились, то расходились, но, слава богу, отправляясь веселиться, она всегда оставляла Майкла на меня. Ей было двадцать восемь, мне — тридцать три. Думаю, в конце концов дело бы кончилось разводом. Но все равно, когда она погибла, я очень переживал. И я вдруг оказался с ребенком на руках. Надо сказать, это были для меня нелегкие годы. Но, к счастью, мальчик у меня замечательный и, кажется, простил мне все ошибки, которых, признаюсь, я наделал немало. Мои родители к тому времени уже умерли, помощи ждать было неоткуда, но мы справились. Я сам его растил. Мы, можно сказать, взрослели одновременно. — На его лице мелькнула мальчишеская улыбка, но в ней было и что то от улыбки прекрасного обольстителя, разбившего немало женских сердец. И неудивительно. В этом человеке было что то очень непосредственное, открытое и искреннее. Он не скрывал ни своих недостатков, ни своих страхов.

– И вы больше так и не женились? — Хоуп находилась под впечатлением от его истории.

– Я слишком много времени уделял сыну. А теперь, похоже, поезд уже ушел. Я большой эгоист и раб своих привычек. Впервые в жизни после отъезда Майкла я предоставлен сам себе. Хочется продлить удовольствие. Да и обременять никого не хочу. Ведь быть замужем за писателем не такая уж большая радость. Бо’льшую часть времени я прикован к столу, иногда месяцами не выхожу из дома. Ну какой женщине это понравится?! А меня такая жизнь вполне устраивает.

– То же самое могу сказать о себе и своей работе, — охотно поддержала его Хоуп. — Порой она забирает тебя с головой. Мой муж относился к этому с пониманием и очень меня поддерживал. Он и сам был человек занятой. Даже очень занятой — на пике карьеры. Женам врачей тоже нелегко приходится. Но это не мой случай. — Она отвела глаза и помолчала, потом взглянула на Финна с улыбкой. — Мне было чем заняться. — Зная, сколь плодотворно Хоуп трудилась все эти годы, он догадался, что она имеет в виду работу.

– А чем он занимался после вынужденной отставки?

– Преподавал. В Гарварде. Мне был хорошо знаком ученый мир — благодаря отцу. Гарвард, конечно, котируется выше Дартмута, но там больше снобизма и конкуренция жестче. Но преподавания Полу оказалось мало, он еще имел отношение к созданию двух фирм по производству хирургического оборудования. Очень был увлечен этим бизнесом, и у него все получалось. Думаю, это то, что спасало его в первые годы, когда он уже не мог практиковать. Успех в новой для себя области, мне кажется, очень поддержал его, хотя бы на время. А потом ему стало хуже, и все изменилось. Тяжело видеть его больным и немощным, а ведь он еще совсем не старый человек! — Глаза Хоуп наполнились слезами, она вспоминала, как Пол выглядел накануне за обедом, как трудно ему было идти или держать в руке вилку, но, несмотря на физическую немощность, он держался с большим достоинством.