Золотые цикады сбрасывают кожу - Анатолий Стрикунов Страница 11

Утром после дежурства, едва войдя в квартиру, Абрикосов стал перебирать свои школьные дневники. Искал запись о первом детском увлечении. О Сандре. Нашел. Ту самую тетрадку.

Вернувшись с пробежки, Юрий открыл краны в ванной, плеснул хвойной пены. Разделся, взял лежащую на столе тетрадку без обложки – о Ней.

Улегшись в горячую воду, Абрикосов перевернул лист.

«…Идет урок. Открывается дверь. Пионервожатая Ольга.

– Арина Игоревна, мы решили – на третьем уроке. Должен быть еще староста. Староста – это я.

Третий урок идет. Тишина пыльная колышется в школьных коридорах. Подхожу к учительской. Стучу. «Да, войдите», – знакомый голос – директриса. Вхожу. «Садитесь, Абрикосов». Сел.

«Что ты можешь сказать об этих ребятах?» – спрашивает директриса (имени не помню, поэтому в дальнейшем буду просто писать Д.).

Я: А что случилось?

Д.: А ты разве не знаешь?

Я: Нет, не знаю.

Д.: А они говорили, тебе все известно.

Они – это Кеша Серенький, Сандра Ланская и Леник Аринин.

Д. была колоритна – то ли цыганка, то ли татарка. Крупная, черная, брови густые, сросшиеся, черные, груди роскошные, размера, конечно, не знаю, но примерно от школы № 2 до кафе «Пингвин».

Смотрю во все глаза на этих головастиков. Выручает Арина Игоревна: «Он не знает».

Д.: Ну что ж, вот и хорошо. Сейчас Кеша и расскажет нам. Начинай, Кеша. Не бойся.

Кеша пускает слезу.

Д.: Ну.

Кеша молчит.

Д.: Серенький, говори.

Кешка: Мы играли в дочки-матери.

Д.: Кто мы?

К.: Я, Леник и Сандра.

Д.: Потом?

К.: Леник вышел из сарая.

Я все это знал. Потому что Леник вышел, а они дверь изнутри закрыли в сарайчике. Этих сараев, сараищев и сараюшечек там было видимо-невидимо: с замками и бесхозные. Галактика.

Леник говорит им в дырку (Я этот сарайчик хорошо знаю, там три доски выбито): «Откройте!». А они не открывают. Леник обиделся, говорит: «Расскажу вот! Все!». Не открывают. «Нечего было уходить». – Сандра отвечает. Леник обиделся еще больше и пошел всем все рассказывать. Про то, что в дочки-матери играли, и как Кешка трусики Сандре снял. Кто-то из мам услышал и понеслось…

Д.: Дальше.

Кешка: обреченно закатил глаза и повторил: «Леник вышел из сарая».

Д.: Дальше. Это я уже слышала, – голос ее натянулся и звенел как струна. – Почему вы дверь закрыли?

Кеша: Сандра сказала: «Закрой дверь».

Д.: Дальше. Трусики. Кто снял трусики?!

Кешка испуганно шепнул:

– Я.

– Как ты снял?! – сдержанно заорала директриса и рубанула рукой по столу.

Кеша стал показывать рукой на себе «как» и тихо произнес:

– По коленки.

– Потом. – Д. овладела собой.

– Она легла на диван, – Кешка называл диваном пару ящиков с наброшенным на них шерстяным одеялом, – а я на нее.

Д.: Ты тоже снял трусы?

Кеша: Да.

Д.: Потом, я спрашиваю, что было потом?!

Тишина оглушала. Пионервожатая Оля, худенькая – кузнечик, сидела на кончике стула прямо как карандаш. Карандаши такие были красно-синие: с одной стороны наполовину красные, а вторая половина синяя.

Аринин и Сандра уткнулись в пол.

– Ну, – тихо и как-то жутко.

Кеша потно плакал и подергивался:

– Потом я дрыг-дрыг.

– Может, если б я легла, так ты б тоже дрыг-дрыг, – рявкнула Арина Игоревна. – Ты б и меня дрыг-дрыг?

У Арины Игоревны как-то вдруг заалело все лицо и на фоне ее малахитовой кофточки, точней на контрасте… Алое лицо, зеленая кофта, прямые мужские квадратные очки, сама крепкая, прямые коротко стриженые волосы, зачесанные назад. Такое чувство, что всегда смочены водой и расчесаны железной расческой. Я думал, что люблю мою первую учительницу. Став чуть старше, понял – не любил, боялся. Как догадался про это, что боюсь, так сразу и забыл про нее. Мужа не было. Две дочери. Старшую, с такими же редкими прямыми волосами, мы очень уважали – дочь первой учительницы! Младшая училась со мной в одном классе. Тихая, скромная, чуть пухленькая отличница. Пышная, необыкновенно красивая шевелюра. В 9-ом, или не помню, в 10… нет, в 9-ом классе школу облетела мрачная весть: в боксе погиб молодой водитель – солдатик. Точней, морячок. Они службу проходили на суше, но в морской форме. Парень возил генерала. Загнал «Волгу» в бокс, включил «печку» – дело было зимой. Двери бокса изнутри закрыты – кто ж знал, что они там.

Называется это «угореть». Утром открыли двери – «печка» работает. Они вдвоем обнаженные. И когда девушку выносили, вдруг волосы отваливаются – голова совершенно лысая, голая. Вот и все о пышной шевелюре. Она осталась жива. Откачали. Солдатик только умер. Арина Игоревна потом как-то осела и без прежнего рвения учительствовала.

Собственно, чего я так подробно о сарайчике? Сейчас попробую. Так. Кешку пожурили, но простили. Сандру водили к врачу. Одни говорили, у нее что-то там не так. Другие – так.

Потом. Я завидовал Кешке. То есть, разумеется, не в учительской, а на ящиках, точней на… Мне хотелось быть на его месте.

Дальнейшая видимая жизнь Сандры такова. Бегала по району примерно также, как остальные сверстницы. Может быть, только мальчишки прижимали ее в подъездах чаще, чем других девчонок. «Популярность» способствовала. В 6-ом классе появился на ее горизонте мальчик лет 16-ти. Потом матросы. В 8-м она уже не могла пройти по району. Из школы ее не отчислили, хотя директриса и порывалась – отстоял физрук: она все соревнования по легкой атлетике выигрывала. В 9-ом Сандра уехала.

До третьего класса включительно я сидел на одной парте с ней. На второй в среднем ряду. И жили мы с ней душа в душу. Но. Я много ошибок делал по рассеянности: то букву не допишу, то цифры в ответе переставлю, а она, когда списывала, такие ошибки сразу замечала и исправляла. Я был в нее влюблен. Как в женщину. Но мешало социальное неравенство: разница в общественном положении. Я отличник, а она тройки получает. Даже когда она спишет один к одному, ей редко четверку ставила Арина Игоревна. В седьмом классе я уехал и приехал только на пару месяцев.

Осень. Сандра. Венгерка! Сандра Ланская превратилась в венгерку. Встречаемся на Аллее Героев. Дождь.

– Здравствуй.

– Здравствуй.

Она: Ты учиться опять у нас будешь?

Я: Да. Ненадолго. Слушай, у тебя есть текст песни «Сезон любви»?

Она: Есть. Приходи сегодня ко мне после восьми, я тебе напишу.

Пришел. Мать ее работала контролером на вечернем сеансе. Сандра прелестна: брючки, рубашечка расстегнута. Ничего у нас не было. Ни тогда, ни потом. Комплексы, либидо? Ни фига. И про Фрейда, и про Юнга…»