Саломея. Танец для царя Ирода - Валерия Карих Страница 11

Четверо зелотов еще долго обсуждали дальнейшие планы. Они сошлись на том, что поднимать восстание по всей стране преждевременно – надо привлечь на свою сторону больше людей, выждать удобный момент, а когда тот настанет, незамедлительно связаться друг с другом и выступить против тетрарха и римлян одновременно в разных местах страны. Таким образом они надеялись рассеять силы отрядов легионеров, которые наверняка будут отправлены на подавление их выступления. Обговорив детали и положившись на волю Господа, они распрощались друг с другом. Иаков отправился домой, а остальные двинулись в сторону Иордана.

Взошла луна и на многие мили вокруг залила притихшую пустыню бледно-серебристым светом. Юноши шли всю ночь и к рассвету были на месте. На густо заросшем кустарником берегу толпился народ. Многие пришли издалека и теперь отдыхали, сидя или лежа на расстеленных плащах, циновках либо просто на траве. Все с нетерпением ждали человека, имя которого в то время было у всех на устах, внушало удивление и приводило в благоговейный трепет. Звали его Иоанн.

После долгой дороги зелоты чувствовали страшную усталость. Выбрав удобное для отдыха место, они присели, решив подкрепиться. Раздобыв у пастухов воды и утолив жестокую жажду и голод, юноши снова почувствовали себя полными сил. Вскочив на ноги, они бросились к реке и с восторгом, свойственным здоровой молодости, с разбега кинулись в воду. Вода в реке была холодной, течение – бурным. Продрогнув, юноши вылезли на берег, прилегли на травку и стали наблюдать из своего укрытия за собравшимися около Иордана людьми.

Кого тут только не было! Бедняки и кочевники, пастухи и рыбаки. Были здесь люди и побогаче – те, кто торговал на базарах или занимался ремеслами. Поодаль стояла небольшая группа напыщенных и важных священнослужителей – фарисеев, разодетых в богатые, украшенные драгоценными камнями и красивыми вышивками одежды. Так же, как и юноши-зелоты, они разглядывали толпу и оживленно переговаривались между собой.

Возле самой кромки воды на песке сидели четыре человека.

Стараясь не привлекать внимания, Симон внимательно всматривался в их сосредоточенные строгие лица. В отличие от остальных, они сидели неподвижно и молча, словно застыв в задумчивости. По их отрешенным лицам, худым рукам и простым белым одеждам Симон догадался, что это ессеи. Некоторое время он изучающе разглядывал их, потом обернулся к Тувии и спросил:

– Погляди! Что ты скажешь об этих людях?

– Скажу, что не понимаю их взглядов! – живо отозвался тот. В голосе сепфорийца прозвучало плохо скрываемое раздражение. – Они как будто преданы закону, не нарушают его. Но вместо того чтобы объединиться с нами и поднять народ на борьбу за свои права против римского диктатора, прячут свои смущенные лица под масками различных добродетелей и сеют в народе зерна бессловесности, покорности и смирения. Они бегут прочь от мирской суеты и людских страданий в свои безлюдные пустыни, будто пугливые и одичавшие звери, призывая окружающих следовать за собой. Они лгут, что только в смирении и созерцании человек может найти истину и счастье. И громогласно призывают отказаться от борьбы.

Лицо Тувии покраснело от негодования, а глаза загорелись праведным гневом.

Всегда молчаливый Элеазар, который всюду сопровождал брата, как осторожная и молчаливая тень, тоже поддался возмущению и в сердцах промолвил:

– К сожалению, ты прав, милый брат! Ессеи мечтают о несбыточном, стремятся жить в тишине и покое, созерцая вечность, и совершенно забывают о порабощенном римской тиранией народе. Иногда мне даже кажется, что они наслаждаются своим угнетенным существованием. Но разве это правильно и справедливо? Если ессеи не думают о народе, то они не имеют права называться священниками! – уверенно заключил Элеазар.

– А что предлагаем народу мы?! – вскричал вдруг Симон и вскочил на ноги. Глаза его заблестели от негодования. – Да, мы боремся за чистоту наших законов и свободу от римской тирании. Кто же еще, кроме нас? Но не слишком ли велика цена, которую мы за это платим? Считаю, что в этом смысле наше сообщество еще ужаснее, чем то, которое ты так рьяно сейчас критикуешь. Мы отнимаем у человека жизнь за любую, даже малейшую ошибку в толковании законов. Потому что это прописано в уставе и наших правилах. Но разве это можно считать справедливым и правильным? Разве так учит Господь?

Голос Симона зазвенел от возмущения. Он напряженно смотрел на покрасневшее и сердитое лицо Элеазара.

– А ты так не считаешь? – вкрадчиво поинтересовался Тувия.

– Нет, – коротко бросил Симон.

Среди зелотов, а особенно секариев, было не принято открыто критиковать установленные ими традиции, правила и предписания. Для рядового секария осмелиться на критику означало бросить вызов всему обществу. Подобное могло закончиться крайне плачевно.

– Не ожидал от тебя. Вчера ты высказывал другие мысли. И вдруг ставишь под сомнение наши правила… А кто, кроме нас, тогда займется чисткой наших рядов от слабых и сомневающихся? – жестко продолжил Тувия и недовольно прищурился. Ему показалось подозрительным и странным, что человек, которого ему рекомендовали как одного из самых преданных и жестоких секариев, неожиданно начал критиковать их действия, движение и сомневаться в идее. Это характеризовало Симона в глазах Тувии как возможного предателя. А этого он как человек, возглавляющий политическое движение, допустить никак не мог.

– Они наши соплеменники. Кто дал нам право судить оступившихся? – с вызовом в голосе спросил Симон. – Разве не один Господь может судить, карать или прощать людей?

В этот момент Элеазар бросил многозначительный взгляд на брата, в котором явственно читалось: «Вот видишь, я говорил тебе, что этим двоим нельзя доверять». Однако Тувия в ответ недовольно поморщился и промолвил:

– Если ты не согласен с нашими правилами, тебе не место среди нас! Объясни, с какой целью ты примкнул к нашему движению?

– По велению сердца! – горячо воскликнул Симон. – Так же, как и ты, сепфориец, я желаю свободы нашему угнетенному народу. И свято надеюсь восстановить законные права, отнятые у иудеев проклятым Иродом. Клянусь именем Господа нашего, я добьюсь этого! Пусть даже ценой своей жизни. Но в последнее время мне стали отвратительны убийства во имя правильного толкования закона, – честно признался Симон. Он горько вздохнул и поник головой.

– А может, ты предатель и тайно служишь тетрарху? – с вкрадчивой угрозой в голосе переспросил у него Тувия и медленно поднялся. В его руке неожиданно сверкнул кинжал. Симон отскочил. Лицо его побелело, под скулами взбугрились желваки. В правой руке у секария тоже появился кинжал.

– Ты ответишь за клевету, сепфорисец, – не теряя хладнокровия, произнес он и принял оборонительную позу, готовясь отразить удар.

Элеазар, который безмолвно наблюдал за разгорающейся на его глазах ссорой, громко вскрикнул и стремительно бросился между ними. Схватив брата за руку, державшую нож, он воскликнул:

– Остановись, брат. Оглянись вокруг. Нельзя проливать кровь в таком священном месте.

Конец ознакомительного фрагмента