Воскрешение Лазаря - Владлен Чертинов Страница 11

Этот обычай уже много лет соблюдается в нашем роду. Едва достигнет парень 20 годов, ведет его отец или дедушка к тому тайному месту и показывает, где Герасим золото спрятал. И за долгие годы не было еще ни одного среди нас, кто взял бы лопату и пошел копать. Через эту вот стойкость сделалась фамилия наша славной в здешних краях, прочнее прочного на этой земле утвердилась. И живем мы богаче всех. И мужчины наши до сей поры становятся тут атаманами, председателями и главными над всеми начальниками…

Старик умолк.

— Деда, а ты нам тоже то место покажешь? — первым подал голос Миша.

— А как же, вот исполнится вам 20 годов, отведу туда.

— Долго ждать. Давай завтра пойдем, — заканючил Антон.

Старик цыкнул на него. Но внук не унимался.

— Деда, а все равно ты непонятное рассказал.

— Чего тебе непонятно?

— Ты сказал, если клад не доставать из земли, ничего плохого тогда с нами не будет.

— Ну.

— Почему же тогда твоего папу бандиты убили? Потому что он за кладом полез?

Старик заговорил медленно, подбирая слова.

— Не полез он никуда. Эх, кабы знать, от чего и в какой момент смерть за нами приходит, гораздо проще бы людям жилось… Время тогда было плохое, опасное… И потом, хоть погибли они — прадед ваш и брат его, почему ты думаешь, что не жили они хорошо? Еще как славно и счастливо жили. Такие дела тут после революции заворачивали. За советскую власть боролись, первые колхозы создавали, первую большую школу строили, чтобы ребятня учиться могла… Знаешь, сколько народу собралось к ним на похороны. В нашей станице все их любили…

— А тех бандитов поймали потом?

— Кого поймали, того на дереве вздернули. А остальные поразбежались в страхе и никогда уже больше не смели в наших краях появляться.

— Бандиты, наверное, очень злые были?

— Ну все, хватит разговоры разговаривать, басурмане. А то я сейчас стану злой…

Старик вышел из детской сильно уставшим. Путь его лежал на кухню. Там за столом сидел крепкий мужчина лет сорока и разгадывал кроссворд в журнале. В складках лба отпечатывалась напряженная работа мысли, пальцы были запущены в рыжую шевелюру, а в зубах торчал обгрызенный карандаш.

— Чего такой сумрачный, батя? — спросил он.

— Что-то не по себе сделалось, — произнес старик, — плесни-ка чего-нибудь крепкого в стакан.

Сын загремел посудой в шкафу и извлек бутыль, в которой плавали три красных перца.

— Во-во, давай ее, — одобрил старик, опускаясь к столу. — Пускай все внутри огнем обожжет, кровь по жилам разгонит.

— Про братьев, что ли, опять рассказывал? — с интересом осведомился сын.

— Про них… А как о деде твоем убиенном вспомнил, так виски и сдавило. Сколько лет прошло, а душа все болит.

— Еще бы. Это ж все на твоих глазах случилось.

— То-то и оно. Видно, до конца дней мне это зрелище не позабыть. Все простить себе не могу, что растерялся тогда. Вот он, маузер отцовский, передо мной на земле, вот он, Лазорька, к тому же раненный, напротив стоит. А я в себе силы шлепнуть его не нашел! — на глаза старика навернулись слезы.

— Ладно, батя, чего ты себя коришь. Сколько тебе лет-то было?

— Пять годов.

— Ну и что ты мог в таком возрасте против бандюги.

— А и что с того, что бандюга, коли он на ногах еле держался. Как сейчас вижу это. За отцом Макар Осипов прибежал, был он у него вроде как ординарцем. «Беда, — говорит, — Степан Силуяныч, брата вашего бандиты порешили». Отец маузер хвать со стены и бежать хотел к дому брата Николая. Я за ним за ворота. Он как рявкнет мне: «А ну назад!». Испугался я, но не успел назад во двор и шагу ступить, как Лазорькин голос раздался: «Степан, не беги далеко. Тута я». Сразу и выстрел грянул. Отец навзничь упал. Макар Осипов деру задал. А я один на один с Лазорькой остался. Он к соседскому плетню привалился. Стою подле убитого батьки ни жив ни мертв. Шелохнуться боюсь. Лазорька обросший весь, страшный. Наводит наган мне прямо в лоб и говорит: «У-у-у, отродье змеиное». Точно выстрелил бы. Да только рев тут меня разобрал. Стою рыдаю. И Лазорька тогда передумал стрелять, опустил пушку свою и поковылял прочь. Пощадил, в общем, ребенка в последний момент. И вот тут самое время было взять отцов маузер, догнать его и убить. А я вместо этого отца принялся тормошить, потом упал ему на грудь, да так и лежал, пока мамка меня от него мертвого не оттащила… Потом уже к утру отряд пришел из Даниловки. Долго ловили Лазорьку. Каких-то сообщников, дальних родичей его нашли да повесили. Но все это были уже мертвому припарки. Убег душегуб. Получается, только одна возможность была убить его тогда — у меня, пятилетнего пацана. А я ее упустил.

Старик не договорил. За окном прогремел выстрел. Отец и сын вздрогнули. С улицы раздавалось надсадное рычание автомобильного двигателя, работающего без глушителя.

— Кому среди ночи неймется? — недовольно проворчал старик и одернул занавеску с окна. Напротив их дома застряла в сугробе неизвестная смешная машина. Какой-то незнакомый мужик в кашемировом пальто и норковой шапке, сбившейся на затылок, толкал ее сзади.

— Пойти, что ли, помочь? Детей ведь разбудит, зараза, — размышлял вслух старик. Но помощь не понадобилась. Автомобиль, наконец, вынырнул из сугроба, едва не сбив водопроводную колонку, и скрылся в темноте. А незнакомый мужик прикурил сигару и, зябко вжав голову в меховой воротник пальто, двинулся к центру станицы.

…Вместо обещанных двух с половиной часов «Трабант» тащился до станицы пять с половиной. По дороге он три раза глох, и водитель подолгу висел над капотом. Во время этих остановок салон быстро охлаждался, и Кауров начинал коченеть. Когда, наконец, въехали в Островскую, он уже больше не мог сдерживаться.

— Мужик! Не умеешь ездить — не берись. Я поверил тебе, как дурак. И вот теперь, на ночь глядя, в мороз в незнакомом месте оказался. Чтоб ты до дома не доехал! Чтоб перевернулся на обратном пути! Чтоб тебя КамАЗ переехал! Чтоб ты яйца себе отморозил! Ни хрена тебе не заплачу.

Ошарашенный водитель оглянулся на Каурова, хотел что-то ответить, и в этот момент въехал в сугроб, сильно ударившись о руль подбородком.

— Мало тебе, — позлорадствовал Геннадий, решительно толкнул от себя спинку переднего сидения, дернул дверцу и выполз в сугроб. Он хотел идти прочь. Но потом передумал. Достал бумажник, отсчитал вместо пяти тысяч рублей только две, смял деньги в комок и швырнул их на капот «Трабанта».

— Подожди, не злись, — окликнул его водитель. Он подобрал деньги с капота и теперь с мольбой смотрел вслед пассажиру. — Ты прости меня. Бог с ними, с деньгами. Помоги только машину толкнуть.