Новый дом с сиреневыми ставнями - Галина Артемьева Страница 12

Впрочем, характер у нее был отходчивый. Отбушевавшись, бабушка Нина удивительно быстро успокаивалась и принималась за привычные дела.

Таня же после каждой бури переставала на какое-то время любить скандальную бабку, желая только одного – вернуться к себе домой, к своим «волкам».

По ряду намеков и с той, и с другой стороны Таня сознавала, что все неудачи, шероховатости ее характера, робость в школе, когда ее вызывали к доске, замкнутость и ряд других уродующих ее личность черт – все это связано с кровью, которая в ней смешалась как-то не так. Недаром Римма Михайловна, разглядывая очередную Танину тройку, а то и двойку, понуро притащенную из школы внучкой, которая дома знала в с е, бурчала в сторону еле слышно: «Собачья кровь». Кого она награждала этим эпитетом? Внучку ли, учительницу?

Как-то Таня, распаленная подростковой гормональной перестройкой, все же крикнула:

– Чья кровь собачья?

И Буся, опомнившись и явно устыдившись, принялась уверять, что она вспомнила кого-то на работе. Просто внезапно вспомнила и сказала не думая. И просит ее простить.

Много позже Таня разобралась, что ругательство это шло из бабушкиных польско-белорусских недр. «Пся крев» – так это звучало по-польски. Совсем не обидно. Просто как «черт побери». Но в переводе на русский нейтральность развеивалась, как сигаретный дымок. «Собачья кровь» – это была обида нешуточная.

Как ребенку надлежало разбираться в лингвистических нюансах?

Эх, не понимали бабушки, что любое слово материально, любое пожелание воплотится. Это только лишь вопрос времени.

Не холера, так другая болезнь приклеится; не тело, так душу раздерет на части – это уж точно…

Но вдруг… Вдруг в пугающей тишине ночи пришел Тане на память и еще один ответ на вопрос «за что?».

Кое-что она накликала себе сама.

В студенческие ее годы началась в Москве бурная ночная жизнь. Кто-то ходил по клубам потанцевать, себя показать, на людей посмотреть. Кто-то втягивался в страшное и постыдное. Родителям ночная жизнь в их юные годы была неведома. Они не могли отнестись с пониманием к тому, что не пережили на собственном опыте.

Весь город в ту пору по чьей-то злой воле лишился сна. Бурно проживали свою юность подростки. Тряслись от страха за детей и непонимания происходящего родители, чьи жизни сжирались еженощным страхом. Наступило время странных повальных смертей: юность гибла от наркотиков, зрелые, полные сил сорокалетние граждане – от инфарктов и скоротечных злокачественных образований. Это был массовый уход, жертвы которого не подсчитаны, да и вряд ли будут.

Таня, гордо чувствовавшая себя совершеннолетней и свободной, самозабвенно тусовалась. Она уходила в десять вечера, «на пару часов», но никогда не возвращалась в обещанное время. Заваливалась она домой в 5 или 6 утра, когда закрывались клубы. И бухалась отсыпаться. Родители, не спавшие из ночи в ночь в ожидании, как-то разом постарели. Учеба была заброшена. Жизнь трещала по швам, но катилась весело. Думать ни о чем не хотелось. Хорошо еще, к этому времени дед с бабкой отселились от них, купив квартиру в их же подъезде у отъезжающих на ПМЖ за рубеж соседей. Приобретали они новое жилье, предполагая, что потом оно достанется внучке. Этот разъезд, как позднее осознала Таня, и спас их жизни. Они ночами спали! А вот у отца случился инфаркт, заставивший Таню опомниться и вернуться в русло человеческого поведения. Но еще до отцовской болезни случился один эпизод.

Как обычно, Таня, вернувшаяся домой под утро, нырнула в постель, вытянулась блаженно под одеялом. Спаааать! Больше ей ничего не хотелось. Сон уже подступил вплотную. И тут в комнату вошла мать.

Странные отношения были у Тани с матерью. Таня была уверена, что мама ее не любит. Уж слишком беспрекословно следовала она всем Бусиным указаниям по поводу Таниного воспитания. Никогда не встала на защиту. Если папа еще как-то встревал, протестовал, то мать ни разу не приняла сторону дочки. Объяснения этому найти было можно. Танина мать была в свое время студенткой Риммы Михайловны, а позже и ее аспиранткой. Вот она и усвоила роль ученицы-отличницы. Учителю, мол, виднее. Тем более, повиноваться материнской воле было заведено и в ее родном доме. Таня чувствовала себя незащищенной и таила за это на мать обиду. И этот ее «ночной период» был отчасти местью матери за прошлое: «Я тебе была не нужна? Отлично! Теперь не лезь в мою жизнь ты!»

Мать вошла и встала у двери. Ее присутствие очень мешало погрузиться в сон. Мать стояла и молчала. Но очень сильно ощущалась. Впрочем, она всегда ощущалась не слабо. Хуже назойливой мухи.

– Так больше продолжаться не может, – вымолвила наконец нарушительница сна. – Если ты решила жить не по нашим правилам, на нас больше не рассчитывай. Съезжай от нас. Мы каждое утро должны рано вставать, мы работаем. Пожалей хотя бы папу. Ему совсем худо.

Жужжание очень подействовало на нервы. Как же ее выгнать? Вечно она найдет, чем попрекнуть, как укусить.

И тут родилась идея.

– Мамочка! Скоро ничего этого не будет. Не волнуйтесь с папой. Скоро вы отдохнете. Я сделала анализ. У меня СПИД.

Комнату наполнила тишина. Но мать по-прежнему ощущалась у притолоки. Неужели даже такая весть ее не пробила?

– Где ты сделала анализ? – глухо спросила наконец мать.

– У нас в женской консультации.

– Почему ты вообще решила его делать?

У нее, видно, в голове не укладывается гуд ньюс.[13]Надо, значит, добавить угольков.

– Беспорядочные половые связи, мам. Вот и решила провериться. Вы теперь на всякий случай мое полотенце отдельно отвесьте. И тарелку мне выделите.

Самооговор про половые связи – это была неплохая идея. Они же уверены, что там, в клубах, один разврат и свальный грех. Пусть покипит. Орать не станет, не баба Нина. Папочку она жалеет. Ну, пусть теперь осмыслит, по какой дорожке пошла ее дочь.

– Когда ты сделала анализ? – спросила мать.

– Два дня назад.

– И так быстро результат?

– За деньги делают быстро. Спокойной ночи, мамочка.

Таня спала безмятежным младенческим сном. Проснулась в дивном настроении – забыла о ночном разговоре напрочь. Был день. В это время она обычно была дома одна. Спокойно принимала ванну, безмятежно болтала с подругами, слушала музыку. Никто не лез в душу. Но на этот раз она была дома не одна.

Дверь открылась. Вошла мать. Таня ее даже не узнала поначалу. Ну и вид! Белая, синие мешки под глазами, серые губы, волосы висят как пакля. Заболела, что ли?

– Танечка! – сказала мать с порога незнакомым дрожащим голосом. – Ты лежи, отдыхай. Я просто зашла сказать. Не волнуйся ни о чем. Я буду рядом. Ты можешь на нас положиться. Сколько осталось, столько осталось. Я буду радоваться каждому дню твоей жизни. Я не спала этой ночью. Я все поняла. Все свои ошибки, всю свою неправоту. Нельзя было тебя ругать. Никогда. Надо было понимать, какое это счастье, когда твой ребенок рядом, здоров. Ничего. Я выдержу. Я помогу тебе. За каждый лишний день твой рядом с тобой буду бороться.

Конец ознакомительного фрагмента