Нежный тиран - Вайолет Уинспир Страница 12

Лаури хотела рассмеяться, и тут же ощутила боль от его кольца, впившегося ей в подбородок. Она почувствовала себя птицей в его руке, и всякий раз, встречая суровый взгляд человека, взявшегося управлять ее будущим, она ощущала, как ее сердце начинает биться сильнее в страхе, смешанном с необъяснимым влечением к этому мужчине.

— Талант — это драгоценный камень, зарытый в глину, которую надо счищать кусочек за кусочком, и это очень болезненный процесс, — вздохнул он. — Это неизбежно, мисс Гарнер.

— А что случится, если вы не найдете внутри ничего, кроме глины? — поинтересовалась она.

— Меня постигнет жестокое разочарование, — рассмеялся он. — В частной беседе с твоей тетушкой мы сошлись на том, что в Венеции ты найдешь в себе силы оставить все страхи и забыть ночные кошмары. Я рассчитываю на это. Венеция — сказка наяву, этот город особенно подходит тебе. Впустите его магию в свое сердце, синьорина. — С этими словами он отпустил ее, оставив на нежной коже ее подбородка розовеющий отпечаток своего кольца. — Доброй ночи. — Он отошел прежде, чем она успела пожелать ему спокойной ночи в ответ.

Лаури глядела ему вслед, пока высокую фигуру не скрыл мрак в конце коридора, затем вошла в каюту, где ее компаньонки уже видели третий сон. Она разделась, бесшумно нырнула в постель и долгое время лежала неподвижно, вслушиваясь в звуки моря.

А когда Лаури наконец уснула, ей приснился замок, напоминающий крепость с высокой башней, выстроенной у одной из стен. В комнате наверху башни жил человек, носивший на лице маску. Он пугал ее, хотя что-то заставляло ее взбираться по винтовой лестнице, ведущей к нему. Лаури хотела сорвать с незнакомца маску, но с каждым ее шагом он все больше удалялся от нее, и она чувствовала, что ей никогда не подойти к нему так близко, чтобы узнать, что же скрывается за его маской.

Пассажиры высадились в порту Заттер и пересекли лагуну на шлюпке. Они услышали полуденный звон колоколов, когда проплывали мимо великолепного собора Святого Марка, подле которого были привязаны ряды черных гондол, словно каноэ индейцев, вышедших на берег в поисках добычи и пленников.

Лаури улыбнулась полету своего собственного воображения и обернулась посмотреть на совершенно сказочный Дворец дожей и на огромные золотые купола кафедрального собора, над которыми порхали тысячи голубей, испугавшиеся звона колоколов.

Весной Венеция хорошела с каждым днем, но в это время года прекрасный город шпилей, галерей и готических дворцов был свободен от нашествия толп туристов с камерами и путеводителями, снующих повсюду летом. Сейчас же Венеция предстала перед Лаури с лучшей своей стороны, и отфильтрованный бризами солнечный свет играл на зеркальной глади чистых сверкающих каналов.

Они миновали баржи, нагруженные продуктами, и свернули в канал, где солнечные зайчики, отразившись от воды, играли на увитых плющом балконах и раскрашенных ставнях. Пена бурлила на ступеньках арочных входов, всюду царила атмосфера славного прошлого, и особый, венецианский почерк чувствовался на каждой потемневшей от времени стене. Навстречу плыла гондола, и Лаури невольно залюбовалась обветренным смуглым лицом и почти балетной грацией гондольера.

Восхищение захватило ее сердце… в этот город нельзя было не влюбиться. Венеция уже начинала оказывать на нее целительное влияние.

Оторвавшись от гондольера и» снова посмотрев вперед, Лаури почувствовала взгляд темных глаз Максима ди Корте. Несколько секунд она не могла избавиться от ощущения, будто ее изучает по меньшей мере Тициан. Внешность и манеры синьора впитали в себя средневековый дух города, которому он принадлежал. Его лицо было непроницаемо, но что-то в линии рта и в уголках глаз предупреждало о сокрытом внутри огне.

— Венеция пленительна, синьор. — Лаури чувствовала необходимость сказать хоть что-нибудь, зная, что Андрея настороженно смотрит на них холодными, никогда не улыбающимися глазами сквозь дым сигареты.

— Не при дневном свете. — Андрея стряхнула пепел в отражение фрески старого дома, который некогда был обителью какого-нибудь патриция.

— Как любой красивой женщине, Венеции нужен покров сумрака и нежный блеск звезд для того, чтобы подчеркнуть свою прелесть, — отметил Микаэль Лонца, слегка прищурив глаза в лукавой улыбке, чтобы все поняли тайный смысл его слов. Окурок Андреи зашипел в воде, и Лаури с облегчением почувствовала, что шлюпка замедляет свой ход. Они направлялись прямо к частному причалу напротив большого каменного здания, верхняя часть которого нависала над водой в форме террасы, окруженной декоративной балюстрадой.

К зданию была пристроена одинокая высокая башня, на которой замер взгляд опешившей Лаури. Шлюпка тем временем подошла к уходящим в воду ступенькам, ведущим к причалу, где их ждал сгорбленный старик лодочник. Он крепко держал шлюпку лодочным крюком, пока все прибывшие гуськом не поднялись по ступенькам, собравшись под стенами палаццо, долгими веками выгоравшими на солнце, под отблесками воды на сером камне.

Лаури не могла оторвать взгляд от той самой башни, которую она видела сегодня в странном вещем сне. Она могла, конечно, приметить этот дворец на иллюстрациях к мемуарам Травиллы ди Корте, но разве не удивительно, что каждая деталь приснившегося здания мистически подтверждалась наяву? Инстинкт подсказывал девушке, что в башне есть винтовая лестница, ведущая к верхним комнатам с узкими окошками, под самой крышей, окруженной бойницами.

Ей не нужно было спрашивать себя, кто живет в комнатах этой древней сказочной башни. Кто же еще, как не сам хозяин палаццо!

Лаура взглянула на высокого венецианца в темно-сером костюме и отметила, что он рассматривает свой дом с таким ожиданием в глазах, словно надеется, будто на террасе вот-вот появится сама Травилла, вся в белом, и наклонится над перилами, чтобы приветствовать внука ласковой улыбкой.

Балерины расположились на площадке у входа, защебетав на разных языках, а мужчины принялись разгружать вещи. Микаэль Лонца, оставив своих компаньонов, грациозно взлетел к огромной деревянной двери, в которой было на уровне его глаз вставлено забранное решеткой окошко. Над арочным портиком возвышался разъяренный каменный сокол, сжимающий в мощных когтях молнию.

— Соколиная охота — рыцарская забава. — Микаэль обернулся, прислонившись к двери. — Мне кажется, вы все еще запускаете их, маэстро. Прекрасные и безжалостные создания с зоркими глазами, молнией срывающиеся к жертве и выклевывающие ее сердце. Вы слышали, синьор, что в старые времена охотники строго наказывали любого, кто осмелился приласкать их темноперых любимцев?

Ничего странного. Женщины — а охотники в большинстве своем использовали соколиц — должны иметь только одного хозяина. Идемте, мисс Гарнер, я приглашаю вас в палаццо Фальконе. — Тонкие сильные пальцы легко прикоснулись к локтю Лауры, и она с дрожью переступила через порог, оказавшись в прохладном мраморном холле. Тускло поблескивали венецианские зеркала и светильники, у стен располагались троноподобные кресла, а сами стены были обшиты темным деревом без единого украшения. Зато потолок оказался пиршеством для глаз: он просто сверкал сценками из жизни средневековой Венеции. Эта прелестная роспись принадлежала кисти итальянского мастера, жившего в те времена, когда устраивались карнавалы, плелись интриги, заканчивавшиеся побегами на гондолах, а семейная вражда становилась поводом для дуэлей.