Насмешница - Джулия Тиммон Страница 12

— Уже выбрали? — спрашивает нежным голоском бесшумно приблизившаяся девушка-официантка.

Я все это время крутила меню в руках и даже не открывала его.

— Ризотто, пожалуйста.

— Лазанью, — просит Джимми. — И чем все закончилось? — спрашивает он, когда официантка уходит.

Я машинально озираюсь по сторонам, проверяя, нет ли где-нибудь поблизости Терри и его Мишель. Умом я понимаю, что это глупо. Наткнуться на человека повторно всего лишь за одну неделю в столь огромном городе почти невозможно. Но сердце не переубедить.

— Закончилось все тем, что читательница примчалась с пожилой матерью. Та с ходу набросилась на меня и добрых десять минут высказывала, что она думает обо мне, о нашем начальстве, о библиотеке в целом и о безалаберности, которая в нынешние времена процветает куда ни ткнись.

Джимми смеется.

— А ты что?

Пожимаю плечами.

— Мне пришлось потерпеть. Сидела и слушала ее с самым что ни на есть покорным видом. Потом все сделала так, как посоветовал директор.

— И?

— И вроде бы все уладила. — Тяжело вздыхаю. — Вот что значит сидеть на работе, а думать совсем о другом.

Джимми с минуту смотрит на меня так, будто хочет задать вопрос, но не знает, понравится ли мне это. Потом осторожно интересуется:

— И о чем же ты думала?

Слегка краснею.

— Да так, ни о чем. Замечталась, расслабилась. Наверное, следовало как-нибудь меня наказать, чтобы впредь неповадно было. Но мне повезло.

Джимми медленно кивает и поджимает губы.

— Надо будет и мне как-нибудь к вам заглянуть, — произносит он явно для того, чтобы не молчать. — Давно хотел почитать Берроуза.

— Поторопись, — с таинственным видом произношу я. — А то, если затянешь, меня там, может, уже и не будет.

Джимми сдвигает брови.

— Это еще почему? Ты же говоришь, что все уладила?

Наклоняюсь низко над столом и заговорщически шепчу:

— Это пока секрет.

Джимми мгновение-другое озадаченно смотрит на меня, потом вдруг, будто обо всем догадываясь, понимающе кивает, и я замечаю мелькающую в его взгляде любовь, исполненную веры и преданности.

С порога рассказываю отцу обо всех своих новостях. Он внимательно слушает, то и дело поглядывая на меня поверх очков, съехавших на кончик носа.

Открываем интернет-сайт салона, в которой завтра меня ждут на собеседование, и тщательно ее изучаем.

— СПА-процедуры, массаж, солярий, маникюр, педикюр, — перечисляет отец, потирая висок. — Тебе там наверняка было бы интересно. Выглядеть администраторше надо на все сто, это же лицо фирмы. А в минуты затишья можно и книжку почитать.

Прижимаю ладони к щекам.

— Правильно, на все сто.

Отец хмурится.

— А чего ты так говоришь об этом? — Он усмехается. — С ужасом! Будто придется, наоборот, превратиться в пугало огородное!

Вскакиваю со стула и смотрю на себя в зеркало.

— Ничего-то ты не понимаешь! — Пытаюсь пригладить каштановый завиток, чтобы создать видимость прически, но он упрямо возвращается на прежнее место. Меня охватывает легкая паника. Кручу головой. — Нет, я не подойду. Одно дело блаженствовать в пенной ванне дома, и совсем другое — работать в салоне красоты!

Папа окидывает меня оценивающим взглядом.

— Подожди, не опускай руки, пока еще можно надеяться. Завтра пораньше встанешь, уложишь волосы феном… Что-нибудь наденешь…

Ясно слышу в его голосе нотки неуверенности и сильнее пугаюсь. В эти минуты мне почему-то кажется, что получить эту работу — цель всей моей жизни.

Падаю на кровать и утыкаюсь лицом в подушку.

— Дочь, — зовет папа. — Джесси? Ну что ты там себе выдумываешь?

Не отрывая лица от подушки, снова качаю головой. Отец кладет мне руку на плечо.

— Подожди-ка… Ну давай что-нибудь придумаем? Впереди еще полвечера и целая ночь!

— Что мы можем придумать? — ною я. — Если бы в запасе был хотя бы день, тогда другое дело! Теперь же почти все парикмахерские закрыты, во всяком случае никуда не запишешься.

Отец треплет меня по затылку, чтобы я взглянула на него.

— Не может такого быть. Все знают, что у людей до вечера работа. Наверняка салоны не закрываются допоздна. И магазины, — добавляет он с энтузиазмом, зажигающим во мне искру надежды. — Мы же в Нью-Йорке, не на какой-нибудь отдаленной ферме. Вставай-ка, не будем терять время!

Я медленно поднимаю голову и недоверчиво смотрю на него. Он с решительным видом уже идет к двери.

— Расходы по твоему преображению я беру на себя!

Порывисто вскакиваю с кровати, подбегаю к нему и повисаю у него на шее.

— Папуля! Ты самый-самый…

— Ладно-ладно, давай-ка поторопимся, — добродушно ворчит отец. — Некогда нам ни лить слезы, ни миловаться.

Он оказался прав. Большие салоны работают допоздна и только рады клиентке, которой вдруг взбрело в голову стать почти другим человеком. Раньше я никогда не ездила в подобные места. Подравнивает волосы мне всегда жена брата, Лорен, обрабатывать ногти я умею и сама, самостоятельно справляюсь и со всем прочим. Но завтра особенный день и полагаться только на себя что-то боязно.

— У вас всегда были длинные волосы? — спрашивает девушка-парикмахер, с легким прищуром рассматривая мое лицо.

— Гм… да, — бормочу я.

— Значит, делать стрижку не пробовали ни разу?

— Нет.

— Я посоветовала бы вам «боб». Он опять в моде, отлично подойдет для ваших волос и… — она окидывает мое лицо еще одним внимательным взглядом и кивает, — будет вам очень к лицу.

В первое мгновение я страшно пугаюсь. Мысль сделать стрижку, разумеется, время от времени посещала меня, но я всегда отказывалась от нее, боясь, что изменюсь в худшую сторону. Однако теперь мой страх вдруг сменяет небывалая решимость. Я отважилась расстаться с мужем, хочу уйти с работы, которую не желала менять ни на какую другую целых семь лет. Неужели мне не хватит смелости проститься и с волосами?

— Да, давайте попробуем. — Мой голос звучит с поразительной уверенностью.

Парикмахерша чуть наклоняет голову набок.

— Может, еще и осветлимся? Хотя бы немного? Или сделаем мелирование?

Перед моими глазами вновь мелькает темной вспышкой красавица Мишель. Да, верно! Она темная, значит, мне надо стать более светлой!

Киваю.

Пока меня обрабатывают в этом зале, потом в маникюрном, я пытаюсь понять, что происходит. Дело в том, что все это время мне не дает покоя странное чувство, от которого я упрямо отмахивалась, а теперь больше не в силах прятаться. Назовите меня глупой, но все, что я делаю, — я делаю, увы, больше не для себя. А для того, чтобы в один прекрасный день, пусть через год или даже десять лет, снова повстречать Терри, уверенно тряхнуть перед ним хорошенькой головкой и между делом заметить, что я теперь совсем другая, другая во всем.