Чаша любви - Татьяна Ковалева Страница 12

Он подкупающе улыбается, он ждет ответа.

«О Господи! О чем я думаю! Кто на кого упал? Да я этому Саше кланяться должна! Потому и живу одна-одинешенька, что вредная такая. Вовсе не в литературе дело! Корни моей личной неустроенности — во мне».

Я показываю на вход в общежитие:

— Вы не поверите, Саша. Здесь живут Вера, Надежда и Любовь…

Он не теряется:

— Значит, нам по пути.

«Он очень быстро думает. Кажется, я за ним не успеваю. И все время чуть-чуть недопонимаю. Вроде не глупая!.. Что он имеет в виду, когда говорит, что нам по пути? Хочет пойти со мной в общежитие? Или выражается образно по поводу отдаленных перспектив? А может, и он меня чуть-чуть недопонимает?

Пожалуй, лучше будет мне промолчать. Пусть он владеет инициативой. Женщине это позволительно. Она всегда, даже перед лицом опасности, может позволить себе забиться в укромный уголок».

Саша и правда владеет инициативой:

— А вы — Муза.

— Что? — опять не понимаю я и гляжу растерянно в его внимательные глаза.

Теперь Саша показывает на вход в общежитие:

— Здесь живут Вера, Надежда, Любовь… и Муза!

«Ах, вот он о чем! Как все же быстро думает. И логично… Наши-то театральные мальчики не сообразили про Музу. А он — с ходу».

Вероятно, уважение блеснуло у меня в глазах. Саша улыбается, он удовлетворен. Он сказал приятное даме.

Я смотрю на него снизу вверх. Я — маленькая Снегурочка, залюбовавшаяся северным сиянием…

Пауза несколько затягивается. Я опускаю глаза, смотрю в сторону. Вижу Надежду. Она идет от булочной.

Надежда в упор не видит меня. Она глазами поедает Сашу. Она вот-вот врежется в столб, потому что двигается, как на автопилоте. Вот смеху-то будет! Но нет, Надежда благополучно минует столб. Хотя глаз с Саши не сводит…

Саша проследил мой взгляд и заметил Надежду.

Я говорю ему первое попавшееся:

— Ну, вот я и пришла!

— Вы живете в…

— Нет я тут не живу, — перебиваю Сашу (кажется, фраза получается резкой, жаль!), а сама не выпускаю из поля зрения Надежду. — Я к подругам в гости.

Саша кивает, хочет что-то спросить. Но уж слышится голос Надежды:

— Ленка, привет! Чего не заходишь?

«Принесло ее на мою голову. И в самый ответственный момент!»

— Хорошо, — отвечаю я ей.

«Кажется, невпопад!»

Поворачиваюсь к Саше:

— Спасибо, что проводили, что от увечья уберегли!.. Если бы не вы, то…

А Надежда торчит у двери:

— Лена! Ну, ты идешь?

«Вот зануда!»

Саша говорит:

— Мне было приятно проводить вас…

Следовало бы сказать сейчас «До свиданья!», но все мое естество противится этому — он не назначает мне встречи, не спрашивает про телефон… Он сейчас уйдет. И больше я его не увижу… Правильно! Чего же ты хотела? У него дома жена и куча детей. Чтоб такой парень да без семьи? Так не бывает. Да и решительности ему не занимать. Если не просит телефончик, то определенно не из стеснения.

«Зачем же тогда провожал? Присматривался? А теперь присмотрелся, и я ему не показалась?»

— Вот автограф вам оставила, — изрекаю я, показывая на его плечо. — Ну… что ж… Прощайте!

Надька — совсем ведьма:

— Лена, так я пошла!

«Никак не отцепится!»

Северное сияние гаснет:

— Да, идите, Лена… Вас ждут.

Я иду к подъезду. Оборачиваюсь, замедляя шаг; взбегаю по ступенькам. Три точки, три тире, три точки… Припоминаю: это на морзянке международные позывные «SOS»…

Саша уходит, не оборачиваясь.

Надежда крепко хватает меня за руку и втаскивает в подъезд:

— Ну ты выглядишь, Ленка! Высший класс! Апельсиновая роща…

Она останавливает меня у вахтерши и обходит кругом.

Говорит со знанием дела:

— Сумка, пожалуй, великовата… А туфельки шикарные! Полный отпад! Вот только каблук поцарапан.

Она не замечает моего негодования. Или не хочет замечать. Очень хорошо собой владеет — изображает восторг. Надежда всегда была для меня загадкой. Вера и Любаша — две открытые книги. Поднеси светильник и читай. Надька — иное. Книга за семью печатями!

Старушка-вахтерша (я уж и забыла, как ее зовут) тоже высоко оценивает мой наряд:

— Как из Крыма приехала! Загара только нет.

Надежда кривится:

— Загар — дело наживное! Были бы хорошие шмотки. Да и что Крым? Вчерашний день! Сейчас люди двигают себя на Кипр или в Анталию…

Мы поднимаемся по лестнице. Надежда впереди, со всех сторон запечатанная. Я — следом, молчаливая, медленно остывающая после наплыва негодования.

Надежда бросает на меня косой взгляд. Спрашивает очень ласково:

— Что это за мэн?

Ее ласковость прямо-таки прет. Отлично знаю, что нехарактерна для нашей Надежды такая ласковость.

Я улыбаюсь, тяну паузу.

Еще один хитрый взгляд:

— Слышишь, Лена! Что за парень?

Я довольна: сломалась одна печать. Моего раздражения как не бывало. Ей любопытно. Даже больше: ей — страх как любопытно. Любопытно до жути! Она, кажется, жить не сможет, если любопытства не удовлетворит. Запал в душу «мэн».

Я ей мщу:

— Так, не о чем говорить…

Надежду, вижу, передергивает.

Я чуть-чуть приподнимаю завесу:

— Он назвал меня Музой.

Надежда поджимает губки, молчит.

Когда выходим на этаж, она роняет:

— Видный парень. Лет под тридцать?

Я пожимаю плечами, укоряю:

— А ты заладила: идем, Лена, идем!

Подруга смеется:

— Ты не понимаешь. Так надо было! Если хочешь, психологический прием. Это на них действует. Когда все получается, когда все — как по маслу, — им неинтересно, они в момент остывают. Им ухабы нужны. А ты стоишь перед ним и цветешь, как слива. Бери меня, дескать, срывай цветы! Старуха уже — а такая неопытная…

«Это уж слишком! Сама старуха!»

Вспыхиваю, будто порох:

— Ты, что ли, опытная? В общежитии до пенсии проживешь.

Брови Надежды взлетают на середину лба. Изгибаются, как молнии. Но она понимает, что перегнула палку. И идет на попятную, на мировую: