Приключения новобрачных - Дженнифер Маккуистон Страница 12

Или хотел ее наказать?

Слуга подошел к ней, и они долго стояли, молча глядя вслед Рандольфу, пока тот не исчез из виду.

– Вы, случайно, не знаете, куда он поехал? – спросила Джорджетт без особой надежды получить внятный ответ. Ноги болели, а в глаза словно насыпали песку. Дорога от Морега до арендованного Рандольфом дома заняла меньше часа в коляске, но сможет ли она дойти до города пешком по каменистой дороге в туфельках, которые отнюдь не предназначались для пеших прогулок?

Бородатый шотландец покачал головой:

– Нет, мистер Бартон не сказал. – Он помолчал, бросил на Джорджетт виноватый взгляд и, широко разводя в стороны руки с мозолистыми заскорузлыми ладонями, добавил: – К вам пришли с визитом, миледи. Я попросил подождать в вашей спальне. Подумал, что не стоит об этом сообщать, когда у мистера Бартона такое плохое настроение. Сдается мне, он бы не одобрил…

У Джорджетт перехватило дыхание. Итак, у нее гость! Гость, который не понравился бы Рандольфу. Гость, говоря о котором, немало повидавший на своем веку слуга отчего-то краснел и прятал глаза.

Что ж, судьба ей благоволит – Джорджетт была почти в этом уверена. Всего минуту назад она с тоской думала о том, что придется пешком возвращаться в Морег, а оказалось, что тот, кого она собиралась искать, сам ее нашел. Таинственный шотландец пришел к ней!

Угрозы же Рандольфа ничего не стоили. Надо лишь поговорить с ним, и все уладится куда проще, чем думает ее кузен. Так Рандольфу и надо – пусть охотится за тенью, если ему нравится.

Джорджетт бегом помчалась к дому, прижимая котенка к груди. Ступив за порог, она на мгновение ослепла: все никак не могла привыкнуть к темноте и затхлости, царившим в этом доме, и еще – к свисавшим с потолочных балок пучкам засушенных растений, источавших странную смесь запахов, от которых болела голова. Джорджетт стала подниматься по узкой лесенке на второй этаж. Со стены на нее смотрели портреты неизвестных ей шотландцев. Она мысленно сравнивала эти лица с тем, которое навсегда отпечаталось в ее памяти, с лицом шотландца, которого вот-вот увидит.

Остановившись перед дверью спальни, Джорджетт сделала глубокий вдох, чтобы унять сердцебиение. Еще десять минут назад она твердо знала, что не желает больше никогда встречаться со своим ночным партнером. Так отчего же сейчас, накануне встречи с ним, тело ее реагировало так странно и так бурно? Зеленые глаза и крепкие, поросшие густой растительностью скулы незнакомца врезались в ее память, но о его характере она ничего не знала. И удрала, даже не потрудившись выяснить, насколько серьезный ущерб причинила его здоровью. Ах, она вообще ни о чем не думала, когда выбегала из того номера. «Впрочем, – решила Джорджетт, сделав напоследок еще один глубокий вдох, – если он здесь, то удар по голове ночным горшком не сделал его калекой».

И если он здесь – то, наверное, ее простил!

Она подняла руку, чтобы постучать, и замерла в нерешительности. Но разве у нее был выбор? Хочешь, не хочешь, а с этим человеком придется объясняться.

Едва она притронулась к двери, как та распахнулась, и Джорджетт переступила порог. Лицо ее горело, и еще она ощущала слабость в коленках – то ли от страха, то ли от предвкушения… чего?

Но вместо мужчины, которого она ожидала – нет, мечтала! – увидеть, перед ее взором предстала женщина, нежившаяся в медной ванне. Голова женщины была откинута, а густые светло-каштановые волосы, вьющиеся мелкими кольцами, были влажными. Бурная радость, еще мгновение назад наполнявшая грудь Джорджетт, сменилась острым чувством неловкости. Потому что если что-то и смущало ее сильнее собственной наготы, так это нагота других.

А женщина в ванне была совершенно голой.

Когда Джеймс, кипевший от гнева, вышел из гостиницы, маленький прибрежный городок Морег встретил его радостной суетой рыночного дня и солнечной теплой погодой.

Джеймс вообще-то любил прогуляться по рынку погожим утром, и если что-то и заставляло его тосковать по Морегу те десять лет, что он учился в Глазго, то как раз такая вот веселая суета и живописное изобилие местного рынка. Толчеи и в Глазго хватало, но того особого тепла, которым могут похвастаться только маленькие города, ему явно недоставало. Рыночный день здесь всегда являлся событием, которого ждали все горожане. Это был удобный случай поболтать с соседями, узнать последние сплетни и полакомиться пирожками, которые только в такие дни казались такими же желанными и вкусными, как в детстве. Может, именно ностальгические воспоминания о такой вот праздничной суете и подвигли Джеймса вернуться сюда из Глазго год назад и начать именно здесь свою первую самостоятельную практику.

Но даже за невинное удовольствие в виде сладкого пирожка надо платить, а у Джеймса не было денег даже на то, чтобы оплатить долг. Шесть фунтов не такая уж большая сумма для такого богатея, как его брат Уильям, наследник графства Килмарти, но для Джеймса эта сумма равнялась месячному жалованью.

Джеймс нахлобучил шляпу, лихо заломив ее набок таким образом, чтобы, с одной стороны, прикрыть от любопытных глаз след от удара, а с другой – не слишком сильно натереть все еще саднившую рану. Увы, надетая таким образом шляпа почти не давала тени. Солнце на миг ослепило Джеймса, и он невольно прищурился. И в этот момент Уильям ткнул его локтем под ребра.

– Ты что?.. – буркнул Джеймс.

– Потрудился ты, брат, на славу. – Уильям кивком указал куда-то влево.

Повернувшись и посмотрев в указанном направлении, Джеймс даже присвистнул от удивления. Сквозь разбитое стекло он увидел, как горничная энергично подметала пол в трактире, на первом этаже гостиницы, и еще отчетливо слышал стук плотницкого молотка, доносившийся откуда-то из глубины дома. От этого стука у него снова начала раскалываться голова.

Да, верно, кто-то славно повеселился там вчера, и если верить хозяину заведения, то этим кем-то был именно он, Джеймс.

Горожане же, проходившие мимо, охали и качали головой, глядя на следы погрома.

Джеймс вздохнул, почувствовав болезненный укол совести, – как и тогда, когда хозяин пострадавшей гостиницы упомянул его отца. Такое прегрешение не спрячешь, не заметешь под персидский ковер его матери. Увы, на этот раз он опозорился на глазах у всего города.

Джеймс поспешно перешел на другую сторону, не переставая проклинать ту, что была виновницей всех его несчастий. Если уж ему придется заплатить шесть фунтов за вчерашний кутеж, то хотелось бы в обмен получить хоть что-то. А он не мог вспомнить ничего для себя приятного. Несправедливо! Нет, кое-что приятное ему все же запомнилось, но этого кое-чего было с горсточку. И воспоминания эти, словно куча камешков в жестяном ведре, перекатывались у него в голове, больно ударяя в череп. От его партнерши, кем бы она ни была, едва уловимо пахло лимонами. Едва уловимо – потому что запахом бренди от нее разило сильнее. Впрочем, комбинация этих двух запахов – лимона и бренди – ему нравилась, она возбуждающе щекотала ноздри. Даже сейчас, потянув носом, он почувствовал эту смесь ароматов, исходивших от воротничка его сорочки.