Жена или жертва?.. - Филлис Уитни Страница 12

— Видишь, Номи? Теперь ты понимаешь, что за чудо я нашел?

Мисс Холмс что-то неразборчиво пробормотала и пошла проверить, есть ли в ванной комнате свежее полотенце и мыло.

С тех пор всегда, когда мне в руки попадает мыло с сосновым запахом, я вспоминаю о «Высоких башнях».

Гленн не выпустил меня из объятий, и я с любовью прижалась к его груди. Я радовалась, что его возвращение домой получилось именно таким, каким должно было быть — веселым, радостным, многообещающим.

— Спасибо за все, Номи, — обратился он к тетке. — Хорошо, когда в семье есть человек, на которого можно положиться. Ты полюбишь мою снежную девочку, когда ближе узнаешь ее.

Пожилая женщина одарила его ласковой улыбкой. Поскольку я все еще была в его объятиях, эта улыбка могла относиться и ко мне, поэтому я улыбнулась в ответ. Я надеялась понравиться Номи. Я хотела полюбить ее. Я готова была полюбить всех, кто связан с Гленном.

Когда Наоми удалилась, мягко закрыв за собой дверь, Гленн посмотрел ей вслед с нежностью, какую я редко видела на его лице.

— Она всегда делала для меня все, что могла, — сказал он. — Я плохо помню свою мать — она умерла, когда я был ребенком. А Колтон всегда отсутствовал или был слишком занят своей работой, чтобы обращать на детей внимание. Сердце Номи всегда было полно любви, и после смерти сестры она одарила ею меня. Эта славная женщина сумела заменить мне мать.

Мне нравилось, как он говорит о своей тетке, и я почувствовала нежность к ним обоим.

— Надеюсь, она полюбит и меня! — с воодушевлением воскликнула я.

— Никто не сможет не любить тебя, — заверил меня муж, и я поняла, что и не мечтала о более счастливом начале медового месяца.

На следующее утро небо стало серым, резко похолодало, и я почувствовала, что природа ждет наступления мрачных таинственных перемен. Это не было ожиданием покоя, а именно страх перед несущими в себе угрозу ветрами и метелями, снегом и льдом, которые заключат в свои оковы все живое.

Но в огромной белтеровской кровати было так уютно и тепло, что я сладко спала до тех пор, пока Гленн не разбудил меня поцелуем. В окна уже лился дневной свет. Я сонно потянулась к мужу, но он тут же повернулся ко мне спиной, встал и прошел в ванную.

Неуверенность и смущение, которые нередко испытывала в его объятиях, охватили меня с новой силой, но я попыталась найти оправдание его поведению в том, что мы просто еще не привыкли друг другу.

Я встала с твердой решимостью полностью посвятить себя Гленну, стать той, кем он хочет меня видеть, и в то же время была готова к борьбе за свое место в этом доме, за право быть его женой. Впрочем, эти два желания вовсе не противоречили друг другу, ведь я собиралась подчиняться только Гленну. Если Номи и двое оставшихся членов семьи, которые со дня на день должны были приехать сюда, не полюбят меня, я не умру с горя по этой причине.

— Сегодня ты как-то воинственно настроена, — заметил Гленн, когда мы спускались вниз.

— Так оно и есть! — улыбнулась я.

В это прекрасное утро, каким бы серым ни было небо, я чувствовала, что никого и ничего не боюсь. Ни мрачного, как бы настороженно прислушивающегося к моим шагам дома, ни знаменитых родственников Гленна. Этим утром я даже ни разу не вспомнила о мужчине, наполовину ирландце — наполовину шотландце, который жил на другой стороне озера.

Мы позавтракали в столовой с бледно-кремовыми стенами, старинной мебелью и картиной Моне, висевшей над буфетом. Темно-зеленые парчовые шторы были раздвинуты и, сидя по правую руку от Гленна, я могла видеть между ними большую раму окна, а за ним деревья и серебряную гладь озера.

Завтрак прошел весело.

— Думаю, вы с Номи прекрасно поладите, — шепнул мне Гленн, когда его тетка вышла на кухню, чтобы принести вторую порцию оладий.

Сегодня мисс Холмс была гораздо менее неприступной и ничем не напоминала гранд-даму, встретившую нас на пороге этого дома вчерашним вечером. Она сменила свое длинное серое вечернее платье на более скромное и сразу стала казаться менее внушительной. Ее седые волосы теперь были не завиты, а просто заплетены в косы, уложенные короной на голове, что делало ее выше ростом. Лицо ее казалось безмятежным, словно она благосклонно приняла изменения в жизни Гленна, вызванные моим появлением.

Свои собственные волосы в это утро я просто расчесала и позволила им свободно спускаться по спине, перехватив на затылке черной бархатной ленточкой. Я не сомневалась, что когда Гленн начнет работу над алебастровой головкой, то попросит меня снять ее, но сейчас мне нравилось быть причесанной именно таким образом. По его просьбе я надела зеленые слаксы и бледно-зеленый свитер, поскольку в мансарде могло быть прохладно, а мы собирались сразу же после завтрака подняться туда.

Номи не захотела и слышать о моей помощи с посудой, поэтому, выйдя из-за стола, мы отправились наверх. Ряд узких ступеней, ведущих к мансарде, находился в задней части дома, рядом с нашей спальней. Гленн шел впереди меня, легко насвистывая. Вдруг он остановился, обернулся и привлек меня к себе.

Я бросилась к нему в объятия со всей своей новоиспеченной решимостью, сияя, как новенький пенни. В этот момент я твердо знала, что должна делать, и не сомневалась, что смогу помочь Гленну вновь обрести уверенность в себе.

Я чувствовала, что его обуревают противоречивые чувства — стремление как можно скорее начать работу и страх возможной неудачи. В этой ситуации мне следовало беспрекословно подчиняться ему и в то же время незаметно вести его за собой. Я представляла себя в роли штурмана корабля, которым был сейчас наш брак и, разумеется, в роли великодушной, самоотверженной помощницы капитана. От сознания такой ответственности у меня даже начала слегка кружиться голова.

Огромное помещение мансарды с высоким остроконечным потолком тянулось над всем домом. Не удовольствовавшись слуховыми окнами со всех четырех сторон крыши, Колтон Чандлер приказал прорезать в ней специальные люки, так что дневной свет при любой погоде поступал в студию. Тем не менее, и здесь имелись темные углы, так что Гленн сразу же зажег электрические лампы. За исключением нескольких толстых ковриков, разбросанных там и сям, весь пол мансарды был покрыт виниловой плиткой, которую легко было содержать в чистоте.

— Во время работы Колтон предпочитает отвлекаться как можно меньше, — сказал Гленн. — Вся передняя часть мансарды принадлежит ему. Когда он дома и нуждается в одиночестве, мы устанавливаем ширмы, отгораживая каждому его отсек. Мы с Глендой делим центр мансарды. Она ведь тоже серьезно занимается живописью. Это — ее место, а вот это — мое.

Сейчас ширмы стояли у одной из стен, и рабочие места близнецов не были разделены. Я с интересом осмотрелась. Справа находились мольберт, рабочий стол, перепачканный краской, грязные шпатели и множество кистей в специальных стаканах. С другой стороны было очень мало признаков работы. Крепкий деревянный стол выглядел слишком чистым, мольберт был отодвинут к стене, вращающийся столик пустовал. Здесь не было видно ни кистей, ни красок, ни резцов, но зато весь узкий простенок между окнами заполняли ящики.