Царская любовь - Александр Прозоров Страница 12

Когда небо стало темнеть, сани вкатились в ворота, остановились у крыльца высокого дома. Женщины выбрались из возка, немного прошлись, разминая ноги.

– Часа три ехали, – прикинула Ульяна Федоровна. – Верст десять, выходит. Совсем недалече от Москвы. Коли галопом, так от заутрени до рассвета в Кремль поспеть можно. А двор-то какой! Церковь своя, амбары большие. Дворец богатый.

Анастасия промолчала. Холопы тем временем отвязали и сняли с задка саней сундук с их вещами, понесли наверх. Женщины поспешили следом и так, по стопам слуг, оказались в просторной горнице с небольшим слюдяным оконцем, с обитыми толстой ногайской кошмой стенами и коврами на полу. Комнату освещали сразу три масляные лампы, да плюс к тому на подоконнике стояли вычурные пятирожковые подсвечники.

– Ох ты, благодать какая! – Боярыня обошла горницу, провела ладонью по кошме. – Ай да Григорий Юрьевич, вот молодец! При встрече в ножки отныне кланяться стану. Теперь я за тебя, доченька, спокойна. В хорошие руки отдаю. Как сыр в масле кататься станешь.

Ульяна Федоровна остановилась перед гладкой стеной, выложенной зеленым одноцветным кафелем, приложила ладонь, отдернула:

– Горячая! – Она дошла до двери, толкнула, заглянула, восторженно охнула: – Да тут опочивальня! Перина высоченная! И балдахин! И печь какая дивная, изразцовая! Без дверцы. Вестимо, снаружи откуда-то топят. А стены, глянь, расписные все! Ох, доченька, повезло тебе, так повезло!

– Устала я, мама, – скинула шапку Анастасия, расстегнула шубу. – Почивать пойду.

– Постой, как же это?! – забеспокоилась Ульяна Федоровна. – Ты же сегодня даже не покушала ни разу!

– Не хочу, матушка. – Девушка кинула шубу на лавку у окна. – Сыта.

Она перешла в опочивальню, сняла сарафан, вытянулась на постели, глубоко утонув в мягкой перине, и вцепилась зубами в угол подушки, стараясь не заплакать.

Но у нее не получилось.

Пока дочь отдыхала, Ульяна Федоровна разобрала сундук с вещами. В деревне сказали бы – с приданым, но какое это приданое для боярской дочки? Немного украшений, широкий пояс, нарядный вышитый, пара сарафанов с бисером, кокошник, ленты, приготовленные на свадьбу платье и пелена.

Их боярыня и развернула на лавках, дабы от складок отлежались и проветрились. Именно они первыми и попались Анастасии на глаза, когда утром та вышла из опочивальни. Но девушка даже не вздрогнула. Все слезы были уже выплаканы, все думы передуманы, все мечты похоронены. Остался только долг. Долг женщины перед своей родной семьей.

Анастасия внешне спокойно стянула через голову рубаху, в которой спала, облачилась в чистую. Села перед зеркалом из полированного серебра, позволила матери переплести косу, подрумянить щеки, начернить глаза, вдеть серьги, украсить пальцы перстнями. Надела платье, повесила на шею оставшиеся в шкатулке ожерелья, украсила лоб кокошником. Так же спокойно и послушно поела принесенных матерью кураги и фиников, запив все компотом, подняла пальцы, давая возможность покрыть ногти хной, губы затемнила свеклой и спрятала лицо под тройной белой пеленой.

Готовились к венчанию боярыни Кошкины тщательно, не спеша, потратив на все почти три часа времени, и потому ждать им почти не пришлось. Когда снаружи зазвучали колокола, невеста только-только была готова. Матушка набросила ей на плечи шубу, а вместо шапки, дабы не помять убор, накинула на голову пелерину. Взяла под локоть, повела через дом. В таком одеянии Анастасия не видела ничего, кроме пола на три шага перед собой. Однако ей больше ничего и не требовалось.

Девушка вышла на крыльцо, осторожно спустилась по ступеням, миновала двор, взошла на ступени храма, перешагнула порог. Здесь заботливые руки сняли с нее пелерину, шубу, и уже совсем другая, большая и сильная, ладонь взяла невесту за руку, повела вперед, к аналою.

– Господи, только бы не старик! – еле шевеля губами, взмолилась Анастасия. – Иисусе, Господь всемогущий, только бы не старик!

Она до ужаса боялась поднять голову, разочароваться, сорваться в последний миг, и потому шла через церковь, как и ранее от дома – со смиренно опущенной головой. Жених остановил ее, и Настя невольно сглотнула.

Священник начал литургию. Голос его показался боярышне странно знакомым, но девушка оказалась слишком взволнованна, чтобы понять, кому он принадлежит.

Литургия закончилась, отче тонкими белыми пальцами вручил ей зажженную свечу.

– Венчается раб божий Иоанн и раба божия Анастасия! – гулко прозвучал голос святого отца, и его тут же подхватил разноголосый хор.

Девушка вздрогнула и невольно проговорила:

– Только бы не старик! – но в пении и молитвах ее никто не расслышал.

Анастасии внезапно стало жарко. Таинство венчания переворачивало ее душу. Хотя, может статься – так и должно было быть?

Священник читал и читал молитвы, пока, наконец, не обратился к ней:

– Берешь ли ты, раба божья Анастасия, в мужья свои раба божьего Иоанна?

Девушка напряглась, понимая, что вот сейчас, в этот миг и решается судьба, что одним лишь словом она отрежет всю свою прежнюю жизнь, совершит нечто непоправимое. И не без усилия, совсем негромко выдавила:

– Да! – выдохнула и до боли прикусила губу.

Вот и все! Теперь она чья-то жена…

Ответа мужа девушка не слышала. Как во сне сделала три глотка крови христовой из поднесенного золотого кубка, вытянула руку. Священник привязал ее полотенцем к руке мужчины рядом, трижды обвел вокруг алтаря.

– Отныне объявляю вас мужем и женой, дети мои! Можете поцеловать друг друга!

Анастасия вздрогнула, судорожно сглотнула.

Сильные руки взяли ее за плечи, повернули. Откинули с лица тонкую кисейную пелену. Взяли за подбородок, осторожно поднимая лицо вверх.

Настя в испуге зажмурилась, до последнего мига оттягивая неизбежное.

«Господь-вседержитель, молю тебя! Что угодно, только бы не старик!»

Но ждать до бесконечности невеста не могла. Анастасия открыла глаза, увидела пред собою могучего юного богатыря в царских нарядах, драгоценные голубые глаза, улыбку из вчерашнего сказочного наваждения и невольно охнула:

– Ой, мамочки… – Тело пробило предательской слабостью, ноги подогнулись…

Но плечи девушки уже находились в могучих руках мужа. Он удержал Настю, наклонился и крепко поцеловал.

Мир вокруг словно схлопнулся в небытие, в котором осталось только сие прикосновение желанных губ, от которых потекли по телу сладкая истома, теплота, чудесное состояние легкости, безмерного счастья…

Митрополит кашлянул, привлекая внимание забывшихся в поцелуе молодоженов, потом чуть громче. Прошептал:

– Вот охальники… – и уже громче добавил: – Да намилуетесь еще, дети! Весь век впереди!

Иоанн послушался, чуть отодвинулся. Но Анастасия никак не могла оторвать от него своих глаз, млея в неге, в колдовском наваждении от любящего, истинно любящего взгляда мужа!