Любовь меняет все - Селеста Брэдли Страница 12

А затем, откуда ни возьмись, появился герой-любовник. Оказывается, во время супружеской сцены он прятался в гардеробной Мелинды, куда его пустила верная горничная леди Брукхейвен, и началась битва. Колдер очнулся, обнаружив, что лежит на ковре с шишкой на голове, полученной от удара, что нанесла ему жена, воспользовавшись бронзовым канделябром. И, очнувшись, он бросился в погоню за вероломной красавицей.

С тех пор Колдер ни разу не заглядывал в ту комнату за дверью. Интересно, догадались ли слуги смыть его кровь с ковра? И починили ли каминную полку? Кусочек мрамора откололся, когда Мелинда запустила ему в голову китайскую вазу и промахнулась. Теперь память о том скандале словно подернулась дымкой, утратив яркость и живость.

Гораздо ярче было воспоминание о том, как Дейдре, стоя в ослепительно нарядном подвенечном платье перед выстроившимися ровной шеренгой слугами Брук-Хауса, сверкая гневными синими глазами, дает ему отповедь.

Возможно… возможно, он все же оказался прав насчет мисс Дейдре Кантор. Колдер знал, что внушает людям страх. Редко кто решался ему возражать, но прелестная Дейдре была не робкого десятка. Она не побоялась высказать ему все, что о нем думает, на его территории, на глазах у его слуг.

Колдер не то чтобы улыбнулся, но взглянул на дверь с затаенной надеждой. В тот момент Дейдре выглядела ослепительно. Вдохновенная, пышущая праведным гневом, возбуждающе прекрасная. Да, она его возбуждала, если уж говорить начистоту.

Не вполне отдавая себе отчет в том, что делает, Колдер потянулся к ручке межкомнатной двери. Он помнил глаза Дейдре: злые и немного обиженные. Он мог бы пойти к ней и… Право же, ему совершенно не в чем перед ней извиняться. И все же, возможно, не будет вреда в том, если… если закончить день на более доброжелательной ноте.

Дверь не поддалась. Колдер в недоумении уставился на дверь, которую впервые осмелились перед ним запереть. В его собственном доме. Не веря своим глазам, он толкнул дверь посильнее. Никакого результата.

Если бы у Колдера была привычка браниться, то сейчас выругался бы.

Резко развернувшись, он вышел из комнаты, решительно свернул влево и в несколько широких нетерпеливых шагов преодолел расстояние между дверьми. На этот раз дверь поддалась. Колдер широко распахнул ее и уставился на жену…

Которая удивленно вскинула голову и прикрыла обнаженную грудь ладонями в хлопьях мыльной пены.

Проклятие! Он даже вообразить не мог, что увидит. Перед ним была его молодая жена в огромной медной ванне перед разожженным камином: голая, с влажно блестящей кожей, местами покрытой ароматной мыльной пеной…

И она была в ярости.

– Как вы смеете! – воскликнула Дейдре и замолчала, все-таки это был его дом. Каждый камень и каждый кирпич в этом доме принадлежал ему, Колдеру, включая и те четыре кирпича перед камином, на которых стояла ванна со столь роскошным содержимым.

Дейдре вскинула голову, хотя лицо ее залил густой румянец того же темно-розового цвета, что и ее соски, что он успел заметить за то короткое, но памятное мгновение. Дейдре смотрела на него, сердито щурясь.

– Что вы хотите, милорд?

Тебя. Сейчас. Жаркую и влажную и, возможно, все еще немного скользкую, что хорошо, потому что мои ладони смогут скользить быстрее по этой роскошной коже.

Если он думал, что Дейдре красива в одежде, то даже близко не мог представить, насколько она хороша без нее. Колдер разозлил это невыразимо прекрасное существо в день ее свадьбы? Он что, выжил из ума?

Если бы Колдер был чуть похитрее, поувертливее, как его владеющий искусством убеждения брат, тогда, например, он бы сказал что-то милое, что-то приятное, может, даже что-то слегка пошлое, что-то, что гарантировало бы ему доступ к телу.

Увы, Колдер не умел говорить красивых слов. В данный момент он сожалел о том, что мало практиковался.

– Вы от меня заперлись.

Нет, не то.

Он предпринял вторую попытку.

– Это – мой дом, а вы – моя жена. – Все верно, но как-то коряво.

– Я могу приходить и уходить, когда мне угодно. – Все не то! Получалось не совсем то, что хотелось.

У Дейдре расширились глаза. Похоже, ему действительно удалось ее напугать.

Не повезло. А жаль. Сегодняшняя ночь могла стать лучшей ночью твоей жизни.

Идиот.

Чему быть, тому не миновать. Колдер пригнулся, благодаря чему намыленная губка пролетела мимо.

– Больше я ничего не скажу. Прошу впредь не запирать мои двери.

Он удалился, захлопнув за собой дверь как раз вовремя – потому что склянка с ароматической солью для ванны ударилась о дверь, а не о его голову.

Когда дверь захлопнулась за ее мужем – за ее мужем! – Дейдре, закрыв лицо трясущимися руками, опустилась под воду. Он видел ее обнаженной. Какой стыд!

В самом деле? Это от стыда у тебя отвердели соски, когда он смотрел на тебя?

Он увидел ее голой! Совсем голой! Какие бы клятвы она ни давала у алтаря, она не была полностью готова к супружеским отношениям. И, уж конечно, она не была готова к этому ошалелому, похотливому выражению, так изменившему его лицо. Какой ужас!

Ужас? Это от ужаса у тебя дрожат руки и подкашиваются колени? Это из-за страха ты оставалась там, где он мог тебя видеть, даже не подумав опуститься под воду или прикрыться полотенцем?

В его взгляде было что-то опасное, что-то такое, чему трудно найти определение. И этот взгляд красноречиво свидетельствовал о том, что под элегантной строгой одеждой сдержанного и уравновешенного маркиза Брукхейвена скрывается мужчина, которому ничто человеческое не чуждо.

И какой мужчина! Если бы он шагнул к ней и вытащил ее из ванны, она едва ли стала бы сопротивляться. Столь неожиданно обнаружившая себя мощная сексуальность маркиза вызвала в ней неожиданно сильную реакцию. Дейдре зябко повела плечами и вылезла из ванны.

Уже после того как она тщательно вытерла тело приготовленным Патрицией полотенцем, натянула ночную рубашку и накинула теплый халат, Дейдре все еще ощущала на себе жар его взгляда. Как она сможет теперь смотреть на него, не вспоминая эти темные, затуманенные похотью глаза?

Смотреть на него, не вспоминая о том, как сама его возжелала.

Внезапно Дейдре стало душно, и она распахнула окно настежь. Опершись ладонями о подоконник, она жадно вдыхала прохладный ночной воздух, провонявший копотью, городской грязью и едким запахом масла для уличных фонарей.

– Я не могу так больше, – прошептала. – Господи, почему ты не сделал меня холодной и бесчувственной?

Дейдре говорила с закрытыми глазами. Она верила, что если очень захотеть, то мольба ее будет услышана там, наверху. Дейдре не могла не знать, что то время, когда Всемогущий Бог общался со смертными на равных, давно миновало, но отчего-то она не торопилась отходить от окна, словно ждала ответа.