Бандитский подкидыш - Ирина Шайлина Страница 13

– Мне страшно, – неуверенно улыбнулась Катя. – Зря я все устроила… Но если бы не это, ты пришёл?

– Не бойся. Я же рядом.

Правда в том, что мне самому страшно. Раньше я ничего не боялся, а потом у меня появился Лев и все изменилось. Я до сих пор помню, как сейчас, что в нас стреляют, и я не верю, что это происходит – у меня же ребёнок на руках. Её сын! И я падаю, накрываю его своим телом. Бок жжет, кровь, такая горячая, капает на ребёнка. А он…он просто смотрит на меня и верит мне. И я не подведу.

– Пошли.

Иду первым. Этот район я знал плохо, опираюсь на свое чутье. Сколько людей они с собой привели? Наверняка уже перекрыты все выходы. Лев гулит, болтая сам с собой. Прислушиваюсь к его голосу, в звуку моих шагов. Где-то совсем рядом смеётся ребёнок, и меня выворачивает от мысли, что дети, другие, совсем ни в чем не виноватые дети могут пострадать от чужой алчности. Громкий хлопок.

– Стреляют, – выдохнула Катя, и Лев почувствовав её страх захныкал.

– Это шарик воздушный, – пояснил я. – Детка, какое ты имеешь право бояться, если рядом с тобой отборнейший альфа-самец?

Она снова покраснела, переключилась на свои мысли.

Торопливо идём, почти бежим. Тщательно выверенный, чахлый подлесок парка заканчивается. Надо пересечь открытую местность. Сердце бьётся на удивление ровно – я знаю, что надо сделать, и я сделаю это. Радуюсь, что здесь, в стороне от основных ворот и детских площадок, так мало людей, только пара собачников. Если будут стрелять никто не пострадает.

Я хочу прикрыть Катю и Льва своим телом. Как коконом. Я крепок, я могу выдержать ещё много ран, а они такие хрупкие. Но я не знаю, откуда может идти опасность, не знаю, с какой стороны её ожидать. Бессилие бесит.

– За мной иди, – бросаю я. – След в след.

Она шагает. Прикрывает голову Льва своей ладонью, словно это может защитить. И день сегодня такой, как назло – точно не помирать. Обидно было бы. Небо голубое, прозрачное, в воздухе серебрится паутина, деревья горят золотом. Катя рядом, эта её дырочка на джинсах не даёт покоя… и эту идиллию внезапно нарушает громкий сухой треск, словно дерево переломило пополам могучей рукой.

– Снова шарик? – почти спокойно спрашивает Катя.

– Сейчас нет, – отвечаю я.

Главное – не паниковать. Пуля взрыла землю позади нас, стрелок явно не очень меток. Под ногами у нас тропинка вытоптанная в пожухлой уже, по осени, траве. Чуть в стороне бабушка выгуливает жирного мопса – не заметила ничего, вот и славно. Я отмечаю все эти детали равнодушно. Они дополняют картину. Беру Катю за руку. Тащу вперёд. Там – лавочка. Советских ещё времен, бетонное основание, сверху деревянные планки, когда то крашеные в зелёный, сейчас отполированные многими поколениями задниц. То, что нужно.

Времени нет, но я стараюсь быть бережным. Я помню, какие они хрупкие, не такие сильные, как я. Есть соблазн просто бросить Катю на землю, под защиту бетона, но я придерживаю второй рукой, чтобы не ударилась, чтобы не выронила Льва. И мне…мне так страшно. Не за себя. За них. Накрываю их своим телом.

Катя смотрит в небо. Тоже наверное поражается тому, какое оно голубое сегодня, словно весеннее, словно не ждёт нас впереди пара месяцев унылых дождей, а за ними долгая зима. Я беру себя в руки. Все хорошо. Пока все хорошо.

Лев – между нами. Лежит на Кате, она обхватывает его рукой, чтобы не сполз на землю. Я удерживаю себя на локтях – слишком тяжёл для них. Сын явно очень удивлён. Я ожидаю, что заплачет сейчас. Будет рвать мне сердце своим криком. Привлекать к нам внимание других людей. Но…он смеётся. Первый раз в жизни. То, что он лежит зажатый между нами, словно котлета в бургере, трехмесячному ребёнку кажется забавным. Такого в его короткой жизни ещё не было. Он смеётся. Я наслаждаюсь. Звук чистый, лёгкий, такой заразительный, что хочется смеяться вместе с ним, вводя в ступор своих преследователей.

– Он удивительный, – выдыхает Катя.

А потом… Тоже смеётся. Я чувствую, как они содрогаются в смехе подо мной и тоже смеюсь.

– Это ты удивительная, – говорю я, преодолевая соблазн поцеловать её. Я теперь знал, какая она на вкус. – Но сейчас тебе придётся бежать.

Отрываюсь от них. Выглядываю из-за укрытия, пускаю выстрел туда, где по моим меркам затаился стрелок. В ответ тоже стреляют. Я его не ранил, но главное – напугать. Они знают, что я вооружён и так просто не дамся, не подойдут. Пока не подойдут, любому везению есть срок.

Снова опускаюсь на землю. Смотрю по сторонам. Ограда парка так близко. Сплошной частокол высоких металлических прутьев. Не пролезть. Мне не пролезть. Но Катя…она такая тоненькая. Такая маленькая.

– Мне даже почти не страшно, – шепчет она.

– Умница, – отвечаю я и все же целую её. Правда, в нос. Льву это тоже кажется смешным и он снова смеётся. – Сейчас я буду стрелять. Много стрелять, чтобы они не могли выйти. А ты…ты побежишь. Ты пролезешь через забор, Катя. Между прутьями. Потом беги к кафе, но не заходи. В соседнем здании редакция местной газеты, домофона на двери нет, войди и жди в подъезде. Поняла?

– Ничего не поняла, – честно сказала Катя. – Правда.

Улыбнулся.

– Ты просто боишься. А теперь беги, Катя.

Она поднимается на четвереньки. Перехватывает удобнее моего сына. Я стреляю. Не даю этим гадам подойти ближе, не даю им возможности выглянуть из-за укрытия, чтобы прицелиться. Они не должны попасть в них. Они – их теперь двое.

Выстрел за выстрелом, благо, с глушителем. Краем глаза смотрю на Катю. Пятьдесят метров до забора. Двадцать. Десять. У него секундная заминка – с ребёнком на руках точно не пролезет. Я стреляю, интересно, сколько пуль осталось? Один противник замолкает, похоже, я в него попал. Второй точно невредим.

Катя находит решение. Протаскивает между прутьями ребёнка. Кладёт его прямо на землю. Он лежит, в светлом комбинезоне, брыкается ножками. Ждёт. Ещё несколько мгновений и Катя тоже на той стороне. Хватает Льва. Бежит.

– Умница, – говорю я.

Теперь мне не страшно. Поднимаюсь во весь рост. Бегу. Туда, откуда стреляли. Смешно, но он и правда испугался раненого меня. Пытался убежать. Я нагнал. Схватил за капюшон куртки, не рассматривая, дёрнул на себя, и что есть сил приложил головой о ствол берёзы.

Нужно идти к Кате. Скоро здесь будут все. Ворота перекрыты. Сил почти нет. Иду к забору. С сомнением смотрю на него – я слишком велик. Но я не просто велик – я силен. Хватаюсь за прутья. Напрягаюсь. Тяну в разные стороны. Металл обиженно стонет, стискиваю зубы, чувствую как набухает кровью тщательно зашитая деревенским фельдшером рана. Металл сдался. Я вываливаюсь наружу, сдирая о забор кожу, разрывая рубашку. Плевать. Я иду к Кате.

Лев устал. То, что его недавно веселило, сейчас портило настроение. А может его беспокоило то, что его папы рядом нет. Наверняка, он ещё очень мало понимал, он слишком маленький. Но помнил, что папа исчезал, было такое уже. И сейчас может исчезнуть. Я знаю. Там стреляли по настоящему. Не как в фильме. Гораздо тише, даже не страшно кажется. Обычный день, забор парка, за ним машины ездят, бабка гуляет с собакой, и тут…такое разве бывает? Не бывает. Точно не бывает.