Портрет миллионера - Кэрол Маринелли Страница 13

– Позволь объяснить. Когда я плачу за что-нибудь, я использую это полностью. И так всякий раз.

– При чем здесь спортклуб… – Но Милли уже понимала – за этой фразой последуют какие-то требования.

– Я не ленив. Не думай, что ты получишь чек и забудешь обо мне. Я всегда использую все до конца.

– Нет! – закричала Милли.

Но Леонид засмеялся ей в лицо.

– Думаешь, я о тебе? После всего, что произошло? Да я никогда не захочу тебя. Я говорю о нашем ребенке. Я теперь навсегда в его жизни – нравится тебе это или нет. Привыкай видеть меня каждый день, быстрей привыкай. Потому что с этого момента я и в твоей жизни.

Эмоции и изнеможение в сочетании с утренней тошнотой совершенно обессилили Милли. Она не могла больше спорить с ним, объяснять, доказывать. Ей хотелось сжаться в комочек, спрятаться, зажмурить глаза, уползти и зализать свои раны.

– Поговорим позже. – Она нашла в себе силы произнести это и посмотреть на Леонида, не узнавая человека, которого, как ей казалось, она когда-то знала. – Делай то, что считаешь нужным, Леонид. Я буду делать то, что смогу. Сейчас я поеду к себе в гостиницу.

– Ты останешься здесь.

– После всего, что ты наговорил мне?

– У тебя нет выбора. В холле фотографы, пресса. Думаешь, они отстанут?

– Что им надо, черт побери?

– Я Коловский. – Леонид в первый раз повысил голос.

Крик, естественный гнев вынести легче, чем холодную, презрительную ненависть, как там, в аэропорту.

– Я один из богатейших холостяков Австралии. Моя жизнь им интересна. Не притворяйся, что для тебя это новость. Ну, можешь выбирать. Хочешь идти – желаю тебе удачи прорваться через них в холле и попасть в такси. Удачи тебе, попробуй добраться до отеля и поспать. Это тебе действительно нужно.

Он прав, поняла Милли. Еще раз столкнуться с прессой, да к тому же без Леонида, – такая перспектива мало привлекала.

– Ложись, – сказал мужчина, и, почувствовав ее колебания, спокойно добавил: – Я не буду тебя беспокоить. Отдыхай, и когда мы оба успокоимся…

– Когда ты узнал об этом?

– Я прочел статью час назад.

Милли замолчала, потрясенная подлостью журналистов. Они подготовили убийственный спектакль. Она могла оказаться одна перед этой жадной толпой. Леонид был жесток с ней, она не заслужила подобного отношения, но он спас ее!

Боже! Что могло бы случиться!

– Я собиралась рассказать тебе.

– Ступай, отдохни.

Но оказалось, что она не в состоянии расслабиться. Наступила запоздалая реакция на происшедшее, на пережитый шок. Милли терла виски, стараясь привыкнуть к тому, что с ней случилось.

– Я всегда доверяла Джине, я верила ей больше, чем кому-либо. Не могу понять. Не могу.

– Но это произошло. Пора все выяснить и как-то уладить, – прервал ее Леонид.

– Разве это возможно?

– Пока ты будешь отдыхать, я поговорю с людьми по связям с общественностью из нашей фирмы. Мы что-нибудь придумаем. Вечером мы обедаем с моей семьей. По крайней мере, в настоящий момент мы заодно…

Его голос куда-то уплывал. Видимо, он понял, что она слишком измучена, чтобы размышлять и обсуждать.

– Поспи, Милли, постарайся ни о чем не думать.

Устало кивнув, она отправилась в спальню. Через минуту она уже сидела на краю кровати в бюстгальтере и трусиках и думала, что же ей делать, что за дикий абсурд происходит в ее жизни и как ей рассказать обо всем родителям.

Внезапно она ужаснулась. Ведь родители могли прочесть эту статью в английской газете, и теперь они сходят с ума от ужаса, узнав, что их дочь приземлилась на другом конце света, чтобы попасть в немыслимый кошмар.

Конечно, они уже знают.

Все знают.

Вот почему иммиграционный чиновник так мучил ее. Он знал, что она беременна. Знал, ведь он прочел об этом…

– Одолжи мне твой телефон, – с заплаканным лицом Милли появилась на пороге комнаты Леонида.

– Конечно. А твой, возле кровати, разве не работает?

Милли несколько раз безуспешно пыталась набрать длинный международный номер, сбиваясь из-за своего эмоционального состояния и начиная вновь. Леонид, войдя в ее комнату, набрал номер, повернулся, чтобы уйти… и замер, услышав из трубки истеричный крик ее матери.

Милли стояла в бюстгальтере и трусиках, съежившись, раздавленная свалившимися на нее бедами, она дрожащим голосом старалась успокоить мать. Впервые Леонид подумал не о ребенке и не о подлых словах в статье, сразивших его. На этот раз – только о ней. Ее боль, ее страдание были такими глубокими, такими по-детски искренними, что не могли не тронуть его. Леонид обнял Милли за плечи, когда она согнулась от боли. Она повторяла в трубку снова и снова:

– Мам, ну, пожалуйста. Не так все плохо. Со мной все в порядке. С ребенком тоже. Я знаю… И я не могу поверить, что это случилось… Успокойся, пожалуйста… Ты должна, иначе Остин расстроится. Мам, ну послушай, все не так плохо, как кажется. Я не знаю, почему Джина сделала такое. Она была какая-то странная последнее время. Мне казалось, она немного ревновала из-за того, что мои картины покупают. Неважно, по каким причинам, но дело уже сделано.

В очередной раз отношение Леонида к происходящему изменилось. Гнев, стыд, нечто, похожее на унижение из-за того, что он узнал все последним, паника, вызванная внезапностью произошедшего, – все эти эмоции, охватившие его, когда он мчался в аэропорт, уступили место другому. Он увидел все глазами Милли, представил, как чувствовал бы себя на ее месте.

Лучшая подруга Милли предала ее. Ее жизнь рассматривается под микроскопом всеми, кто только не поленился полюбопытствовать. Для него, Леонида, это привычно, это противная норма, а для Милли – все равно, что проснуться в реальном кошмаре. Глядя на ее бледное, охваченное ужасом лицо, видя, как она старается держаться, чтобы успокоить мать, он почувствовал, как что-то изменилось в нем. Как он мог так вести себя с ней? Как он мог отдаться гневу, как он мог быть таким безжалостным к ней, к матери его ребенка?

Мой ребенок.

Впервые за этот безумный день Леонид осознал новую реальность. Милли носит ребенка – его ребенка. Это буквально парализовало его, ужаснуло больше, чем можно было заподозрить. И все же где-то внутри него, в самой глубине, возникла искорка волнения, вспышка желания, ожидания этой новой жизни, которую они создали.

И странное желание уберечь Милли, защитить ее.

– Хочешь, я поговорю с твоей матерью?

Милли удивленно и недоверчиво поглядывала на него. Хотя она отрицательно покачала головой, он продолжил:

– Я скажу, что все улажу и исправлю.