Хочу твоё сердце - Кира Солиева Страница 13

— Яна, отойди! Кому сказал — не вмешивайся! — рычит на жену брат, пытаясь отцепить её от себя. Ну-ну, успехов ему. У малявки хватка бульдога, вцепится — ломом не отдерешь. Проверено буквально только что.

— Пожалуйста, Артём выслушай меня. Это правда глупая случайность! Я виновата, думала это ты приехал, прыгнула, обняла, потом только поняла, что ошиблась, — начинает плакать Яна. Артём перестаёт брыкаться и медленно, очень медленно поворачивает голову в сторону жены, которая всё ещё весит на одной его руке.

— Повтори! Повтори, что ты только что сказала? — буквально выплёвывает наш Отелло, словно хочет одними словами убить жену, меня, себя. Нас?

— Я ошиблась, понимаешь? Не трогал меня Антон, я сама, сама. Мне с поста охраны позвонили, сказали — ты вернулся. Я чуть с ума не сошла от радости, так соскучилась уже! — слезы текут по Яниным щекам, она вытирает их тыльной стороной ладони и жалобно всхлипывает.

Артём устало опускает руки. Как будто у него шнур из розетки выдернули, а зарядка кончилась.

— Только он сюда вошёл, я накинулась, обниматься полезла. Ну, как я всегда делаю! Я думала, это ты! А это Антон! Но мы ничего такого! Он меня быстро остановил, сразу прям, сказал, чтобы я была более внимательной. Я только отойти собиралась — а тут уже ты на пороге, — глотая слезы, продолжает Яна. — Он меня не трогал! Не трогал!

— Значит не трогал? А кто тебя лапал за задницу, когда я зашёл? — брат всё ещё пышет злобой, на меня так смотрит, как будто надеется взглядом умертвить.

Вот делай после этого добро. Хотел как лучше, а получилось как всегда.

— Тëма, любимый, ну ты вспомни, как я на тебе всегда висну! Антон меня держал, чтоб я не упала. Поверь, если бы твой брат хотел воспользоваться ситуацией, он бы себя по другому вел, — продолжала реветь Яны. — А он ведь сразу меня остановил!

Положим, не сразу, а пару поцелуев спустя. Но ладно, оставим это нашей маленькой семейной тайной.

— Мне что теперь, ещё и благодарить его нужно?! — Артём всё ещё порыкивает, но кулаки, смотрю, разжимает потихоньку, одной рукой Янку к себе подгреб, по заднице ненароком шарит. Типа это всё его, никому не покушаться. Ой, да больно надо прям.

— Тëма, а я ведь не просто так такая нетерпеливая сегодня! У меня такая новость, такая новость, так хотела с тобой ею поделиться, — Яна утирает слезы, поглаживает Артёма по груди, смотрит на него во все глаза. Артём буркает что-то в сторону, руку свою с её задницы не убирает, наоборот, ещё уверенней тискать начинает. Чудесно, рад за семейное примирение, при мне только трахаться не начинайте.

— Ладно, что там за новость такая? — фыркает братец совсем уж миролюбиво.

Яна прикусывает нижнюю губу, как-то по особенному улыбается и шепчет ему на ухо, но так, что остальным тоже прекрасно слышно.

— Я беременна! — чмокает его в щеку, отстраняется, сама светится, как ёлка новогодняя. — Теперь понимаешь? Так хотелось рассказать, толком и не рассмотрела, к кому на руки прыгаю.

Артём смотрит на совершенно плоский живот Яны и по его взгляу видно, что мужик — охреневает. Начинает лыбиться, как идиот, теперь у нас две новогодние ёлки.

— Что, прям совсем беременна? — задаёт он вкрай идиотский вопрос.

— Совсем-совсем. Утром штук пять тестов сделала! И, надеюсь, этот малыш станет лучшим поводом для вашего примирения с Антоном. Ребенок должен расти в мире и согласии!

— Какие, однако, интересные новости ты нам преподнесла прям с порога, — отец тяжело шагнул в кабинет и посмотрел на Яну взглядом, полным обожения.

— Ой, мамочки, — такое ощущение, что у Яны резко подскочила температура, за пару секунд так покраснеть, это что-то из ряда вон выходящее, — Как же неудобно получилось. Проходите, пожалуйста, не стойте в дверях. Она заметалась по кабинету, быстро отодвинула отцу стул.

— Неудобно на потолке спать, и штаны через голову одевать, — отец уселся поудобнее и тихо проговорил в сторону Яны, — Спасибо тебе, девочка, порадовала старика. Хорошая ты, всё-таки, не прогадал Артем с тобой.

Яна ещё гуще покраснела, потупила взгляд, но я заметил на её губах довольную улыбку. Ей понравился комплимент отца, ну понятно, все девчонки их любят, а такой, из уст придирчивого свёкра, вообще дорогого стоит.

Я отмечал все эти детали на автомате, в силу своих привычек, которые у меня образовались в военной академии. Пока отец и Яна обменивались любезностями, мы с Артёмом настороженно смотрели друг на друга. Не как родные братья, а как два незнакомца. Ну не как два врага, уже, наверное, хорошо.

— Артём, Антон, подойдите ко мне. — голос отца, в отличие от его внешности, совсем не изменился.

Всё такой же властный и сильный, которому волей-неволей хочется подчиняться. А вот внешне он сильно сдал. Его сутулость, одышка, нездоровый цвет лица, неестественная худоба… Невольно всмотрелся в него, подмечая всё больше и больше пугающих деталей. Что, черт возьми, с ним происходит? Куда мать смотрит? Почему Артём ничего не предпринимает? И почему отец выглядит так, словно сдался? Нет привычного огня в глазах, сам весь потускнел… Блять, мне это не нравится!

— Яна, дочка, тебе лучше оставить нас. У нас с сыновьями намечается мужской разговор. Яна нерешительно потопталась на месте, и всё же ушла, тихо прикрыв за собой дверь.

АНТОН

— Отец, я не понимаю, о чем ты? — Артём растерянно смотрел на наши мрачные гляделки. Отец немного помолчал, собираясь с духом.

— Когда я отправлял Антона на обучение, мне показался суровым, но логичным запрет на общение с учениками, даже письменное. Говорили, что многие родители начинают жалеть своих отпрысков и забирают домой, прерывая воспитание, поэтому их и лишили такой возможности. — отец перевёл дыхание и посмотрел мне в глаза. Я взгляда не отвёл, понимал что отец не с просто начал этот разговор. Он хотел, чтобы я знал.

— Первое письмо можно было написать лишь три месяца спустя, при условии хорошего поведения, но вместо него я получил послание от куратора, где Антона назвали злостным нарушителем и бунтовщиком, поэтому ему письма не полагались. Зная своего сына, я не сомневался, что так и было. Тогда я разозлился и более никак на это не отреагировал. Подождал ещё три месяца до следующего срока писем. Оно снова было от куратора. Антона назвали почти безнадежным и упрямым, как осёл, вроде он даже не пытался вести себя лучше. Тогда я написал письмо сам, где просил Антона взяться за ум, говорил, что эта учёба для его же блага. Мать целый лист своими бабскими нежностями исписала. — и опять этот взгляд отца от которого у меня мурашки по коже. Они писали мне. Писали!

— Но ответ пришёл не тот, который мы так ждали. Написал нам опять куратор. Он писал, что Антон выкинул письмо, не читая. По отчётам из академии, которые я получал каждый месяц, он бунтовал примерно полтора года, потом вроде бы принял правила, начал нормально учится. К тому моменту, когда ему было позволено писать письма, он сам не пожелал послать домой ни строчки, только фотографию, где его за что-то награждали.