Трудно быть ангелом - Анна Шехова Страница 13

– Ого! Похоже, мы можем гордиться первыми результатами совместной деятельности, – подняла брови Анечка.

Мы с Асей активно закивали.

– Похоже на то! Собрать клуб стоило хотя бы ради этого!

Вторым желание Инопланетянки было начать вести свои тренинги по контактной импровизации.

Мои желания были однотипными: «Побольше терпения и спокойствия» и «Сохранить брак с Тимом».

– Ты действительно этого хочешь, мой Ангел? – спросила Ася. – Конечно, поздно спрашивать, но все-таки…

– Больше всего на свете, – нехотя призналась я. – Можно сказать, у меня сейчас нет других желаний.

– К сожалению, – покачала головой Ася. – А как же наш кодекс?

– Кодекс – само собой. Но разве его нельзя выполнять, сохраняя семью?

– Можно. Но в твоем случае это довольно сложно.

– Я попробую. Сложные задачи – хобби всех Ангелов, ты же знаешь.

– Иными словами, ваше хобби – усложнять себе жизнь, – резюмировала Ася.

С того момента, заручившись через чудодейственную тетрадь поддержкой Вселенной, я начала игру – или, честнее сказать, борьбу – за сохранение своей семьи.

На самом деле я несколько лукавила, когда говорила Асе, что у меня нет иных желаний, кроме как сохранить брак с Тимом. Мои профессиональные и писательские амбиции, по счастью, никуда не исчезли. Я по-прежнему стремилась продолжать карьеру в журналистике, писать неформатные книги, оттачивать слог и умение выражать мысли посредством букв. Кроме того, минувшей осенью я начала заниматься йогой, и теперь список моих целей пополнился такими конкретными пунктами, как «сесть в лотос» и «научиться делать майюр-асану». Эти асаны тогда находились за пределом моих физических возможностей, и на занятиях мне оставалось только с завистью смотреть на преподавателя и наиболее продвинутых учеников, которые непринужденно и легко завязывали свои тела в немыслимые узлы.

Все эти желания пульсировали во мне, но казались слишком незначительными, чтобы по их поводу беспокоить Вселенную. К тому же, если говорить честно, они напрямую зависели от моих собственных усилий. Чтобы рождались книги – нужно их писать, невзирая на перепады настроения, приступы лени и разочарования в себе. Чтобы сесть в лотос – нужно ежедневно делать упражнения на растяжку. Опять же невзирая на соблазн поваляться в ванне. Достижение подобных мелких целей было всего лишь вопросом времени и усердия.

Про отношения с Тимом я так сказать не могла. В этой ситуации были переплетены желания троих людей, и, что очевидно, мои и Настасьины стремления находились на разных чашах вселенских весов. Тима больше всего устроило бы равновесие, но такой вещи, как «равновесие», в природе не существует. По крайне мере, дольше нескольких секунд.

На моей стороне были любовь, доверие и понимание, сложившееся за пять лет нашего брака. На ее – страсть и гибкость, умение и готовность подстраиваться под любимого мужчину. Я любила Тима таким, какой он есть. Она считала его лучшим из всех мужчин. В нашем браке всегда царило равенство мнений, в их отношениях основные решения принимал он. Я не была настолько глупым Ангелом, чтобы не понимать последствий такого расклада.

Все, что мне оставалось, – это набраться терпения и ждать. А поскольку запасы даже ангельского терпения всегда конечны, я уповала, что Вселенная в трудную минуту подкинет мне галлон-другой из своих резервуаров.

Страсть Тима была в самом разгаре. И хотя он виделся с Настасьей всего дважды или трижды в неделю, мне казалось, что ее дух прочно поселился в нашей квартире и прячется за каждой дверью. Редко какой вечерний разговор обходился без обсуждения этой темы; впрочем, роли были давно распределены и вызубрены наизусть. Тим, заваривая невыносимо горький матэ и глядя сквозь меня, говорил о том, что он чувствует себя между мной и Настасьей как между двумя жерновами. На его месте я бы употребила более изысканную метафору – как между Сциллой и Харибдой, поскольку это сравнение ближе к истине: каждая из нас по-своему старалась поглотить его. Я же, как обычно, исполняла роль Ангела. Разумеется, не бескорыстно. Жертвы – чем бы мы ни жертвовали – редко бывают бескорыстными: даже Авраам, поднимая нож над Исааком, рассчитывал заслужить этим любовь Господа. Царевич Сидхартха пожертвовал семьей и короной, надеясь этим выкупить для себя истину. Я знаю только одного парня, чья корысть при самопожертвовании весьма сомнительна или, во всяком случае, не сопоставима с муками. Но и тот, всходя на крест, выполнял волю небесного Отца.

Я жертвовала своими желаниями как пешками в тонкой женской игре «крестики-нолики», где полем выступало сердце любимого мужчины. Ах, Настасья устроила ему очередную истерику? Ну что же, мы обойдемся без истерик. Она ревнует? О какая глупость! Нам, Ангелам, она не свойственна. Ему с ней бывает трудно? Не будем добавлять сложностей. Он не может говорить с ней откровенно? Зато может со мной.

Я прикладывала все усилия, чтобы наша жизнь текла так же, как раньше. И упорно делала вид, что это возможно.

Ночью мы засыпали в обнимку, и я прижимала руку Тима к своему животу. Он целовал мою шею, и, пока мы молчали, все казалось прежним. Утром я, как обычно, вставала на полчаса раньше, чтобы успеть сделать гимнастику, принять душ и поставить кофе. Потом будила его, стягивая одеяло и щекоча пятки. Он отбрыкивался и мычал во сне, уже проснувшись, но не открывая глаз.

– Ну что за манера будить сонных животных! – бурчал он. – Нет чтобы поцеловать, почесать за ухом, принести кофе…

– Поцеловать?! Это ты зря сказал! – Я срывала одеяло и набрасывалась на Тима с поцелуями.

Я любила смотреть на него по утрам в момент пробуждения. Еще без наведенного глянца, без тщательно подобранного выражения лица, без своих винтажных жилеток и шляп, взгляд из-под которых смутил ни одно женское воображение, сонно моргающий, растрепанный, с надутыми губами, он вызывал у меня приступы такой нежности, от которой щемило внутри, как от воспоминаний.

– Как же я тебя люблю! – шептала я, присаживаясь на край кровати и касаясь пальцами его лица.

– Как? – Он отвечал мне лукавым взглядом.

– Сильно-сильно!

– Ага, и все равно сейчас начнешь торопиться на работу, – с нарочитой досадой тянул он.

Мы завтракали, не одеваясь, и, как и раньше, я клала ноги к нему на колени. Потом он застегивал мои ботинки и провожал меня на работу. Тим был первый мужчина, кто приучил меня к этой роскоши: другие ограничивались только тем, что подавали пальто.

Он крепко целовал меня на прощание, дверь закрывалась, скрывая его, обнаженного и такого же невыносимо красивого, как и пять лет назад.

И, пока я спускалась по лестнице и под прикрытием кленов брела по бульвару к метро, мне даже удавалось поверить, что ничего страшного не случилось и все самое главное в наших отношениях по-прежнему живо.

Эта вера блекла в течение дня и теряла силу к вечеру, особенно если я знала, что сегодня мне придется ужинать наедине с монитором.