Эхо во тьме - Франсин Риверс Страница 13

И вот теперь она болела, и никому не было дела до нее. Никто ее не любил настолько, чтобы искренне о ней позаботиться.

Она осталась одна.

А болезнь все не кончалась, и Юлия чувствовала себя все хуже, она становилась все более уязвимой. Во время приступов лихорадки ей приходилось полагаться на других людей: на Калабу, которая, движимая своей страстью к радостям жизни, отвернулась от нее; на Прима, который никогда по-настоящему не заботился о ней; на Евдему и других рабов в доме, которые служили ей только из чувства страха.

Юлия вышла из храма. Ее приятно обдало теплом солнечного света. Жанн, крепко сложенный раб из Македонии, который понравился Приму, помог ей сесть в паланкин. Отправив Евдему на рынок, чтобы купить снотворного, Юлия приказала Жанну отвезти ее на виллу матери. Он и три других раба подняли паланкин и пошли по переполненным улицам.

Чувствуя усталость от всех этих храмовых ритуалов, Юлия закрыла глаза. От качающихся носилок у нее кружилась голова, а на лбу выступил пот. Ее руки дрожали. Она сжала их коленями, пытаясь подавить новый приступ болезненных ощущений. Выглянув из окна, она увидела, что ее несут по улице Куретес. Она была уже недалеко от виллы матери и очень надеялась ее увидеть. Конечно, мать не откажет ей во встрече.

За последние месяцы мать лишь дважды приходила к ней. В первый раз разговор получился каким-то натянутым, неискренним. От анекдотов Прима о высокопоставленных чиновниках и известных деятелях матери становилось неловко. Юлия уже давно привыкла к его глупым шуткам и плоскому юмору, но в присутствии матери такие высказывания смущали и ее. Она также стала болезненно воспринимать едва уловимую реакцию матери на вызывающую собственническую манеру поведения Калабы. Юлия тогда стала задумываться, не специально ли Калаба так себя ведет, потом посмотрела на нее умоляющим взглядом. И с удивлением увидела в глазах Калабы гневный блеск.

Во время второго визита матери Калаба совсем не стала утруждать себя тактом и вежливостью. Когда мать Юлии вошла в триклиний, Калаба встала, приподняла лицо Юлии за подбородок и страстно поцеловала ее в губы. Выпрямившись, она одарила мать Юлии насмешливой, презрительной улыбкой и вышла, даже не извинившись. Юлия никогда до этого не видела у матери такого бледного и потрясенного лица, да и самой Юлии выходка Калабы показалась оскорбительной. Эта сцена стала причиной первой ссоры Юлии со своей наставницей.

— Ты ведь умышленно хотела ее обидеть! Ты вела себя отвратительно! — сказала потом Юлия Калабе в своих покоях.

— А почему меня должны волновать чувства какой-то традиционалистки?

— Она моя мать!

Калаба приподняла брови, удивившись, что Юлия разговаривает с ней таким тоном.

— А меня не волнует, кто она.

Юлия посмотрела в холодную темноту глаз Калабы, бездонных, как гигантская пропасть.

— Может быть, и я тебя не волную, и тебе безразличны мои чувства?

— Ты задаешь мне глупые вопросы и выдвигаешь невыполнимые требования. Я не буду терпеть ее присутствие только ради того, чтобы угождать тебе. И лишь из уважения к тебе я не поступила еще более откровенно.

— Из уважения? Значит, проявить элементарную вежливость по отношению к единственному родному мне человеку, который еще разговаривает со мной, — это непозволительная роскошь?

— Кто ты такая, чтобы задавать мне подобные вопросы? Когда мы встретились с тобой в Риме, ты была глупым, наивным ребенком. Ты даже не знала своих реальных возможностей. Я тебя воспитывала и многому научила. Я открыла тебе глаза на наслаждения этого мира, и с тех пор ты могла пользоваться ими в свое удовольствие. И это я заслуживаю твоей верности, а не какая-то там женщина, которая по прихоти природы произвела тебя на свет! — Калаба уставилась на Юлию взглядом, от которого невольно бросало в холод. — Кто она, эта мать? Почему я должна ее уважать, если она настроена против меня? Да она просто узколобая дура, которая всегда выступала против той любви, какую мы испытываем друг к другу. Смотрит на меня как на какую-то грязную, отвратительную тварь, испортившую ее доченьку. Да она одним своим присутствием оскорбляет меня. Она отравляет тот воздух, которым я дышу, как отравляла его твоя рабыня, христианка. Я презираю ее и всех ей подобных. И это она должна передо мной преклоняться, а не я перед ней.

Вспоминая, каким было тогда выражение лица у Калабы — смесь ненависти и злобы, Юлия невольно поежилась. Тогда Калаба быстро вновь обрела спокойствие, но Юлия впервые задумалась, а отражает ли ее улыбчивое и мягкое лицо ее истинную натуру.

Когда рабы опустили паланкин, Юлия откинула полог и посмотрела на мраморную стену и лестницу. Она не была на этой вилле с того самого дня, когда умер отец. При мысли о нем Юлию охватила волна ностальгических чувств, и ее глаза заблестели от слез. «Помогите мне», — закричала она рабам и протянула руки. Жанн с лицом, лишенным каких бы то ни было эмоций, подошел и помог ей встать.

Испытывая огромную усталость, Юлия посмотрела вверх, на лестницу. Так она стояла довольно долго, собираясь с силами, потом стала осторожно подниматься. Дойдя до самой верхней ступеньки, она вытерла пот с лица и только после этого дернула шнурок. «Можешь вернуться и подождать вместе с остальными», — сказала она Жанну и испытала огромное облегчение, когда он оставил ее. Ей не хотелось выглядеть унизительно в присутствии собственного раба, если мать не захочет с ней разговаривать.

Дверь ей открыл Юлий, и на его добром лице отразилось крайнее удивление.

— Госпожа Юлия, но твоя мать не ждала тебя сегодня.

Юлия вздернула подбородок.

— А разве родная дочь должна заранее договариваться о встрече с собственной матерью? — сказала она и прошла мимо него в прохладу переднего коридора.

— Нет, моя госпожа, конечно, нет. Но только твоей матери сейчас нет дома.

Юлия повернулась и посмотрела на него.

— А где же она? — спросила она голосом, в котором слышались разочарование и нетерпение.

— Она навещает нескольких вдов, о которых она заботится.

— Вдов?

— Да, моя госпожа. Их мужья трудились у твоих отца и брата. И вот, госпожа Феба взяла на себя заботу об их семьях.

— А почему собственные дети не заботятся о них?!

— У двоих из них дети еще совсем маленькие. У одной сын в римском войске, в Галлии. А у других…

— Ладно, неважно, — прервала его Юлия. — Мне не до них сейчас. — Страдая от собственных тягот, Юлия меньше всего хотела слушать о трудностях других людей. — Когда она вернется?

— Обычно она возвращается с сумерками.

Юлия впала в уныние, и ей захотелось заплакать. Она не могла ждать так долго. До сумерек еще оставался не один час, а Калаба непременно спросит, почему она так долго не возвращалась от гаруспика. И если сказать ей, что она проведала свою мать, то от Калабы можно будет ожидать любых неприятностей.