Прикосновение - Розалин Уэст Страница 13

Размышляя, что она чувствовала бы, если бы сдала незнакомцу свою девственную территорию, Джуд одевалась в рассветном свете, проникавшем в ее комнату, и эмоции в ней сияли и расцветали, как новый день.

Сколько ни старалась Джуд начать этот день так же, как все остальные дни, и брат, и ее старый друг заметили изменения в ней, как только они все вместе сели завтракать.

— Ты хороша, как роса на цветке, Джуд, — неожиданно объявил Сэмми. — У тебя новое платье?

— Нет. — Джуд разгладила рукой материю. Она уже не помнила, когда покупала новое платье или что-нибудь еще из женской одежды.

— И твои волосы — ты по-другому причесала их.

— Все как всегда, Сэмми. — Она потрогала яркую ленту, которой стянула волосы на затылке. — Кушай оладьи и оставь свою лесть. Это не спасет тебя от необходимости пойти в это море грязи и заняться стадом.

— О, я нисколько против этого не возражаю, — набив пирожными рот, весело объявил Сэмми. — Мне нравится шлепать по грязи. Я просто отметил, как привлекательно ты выглядишь сегодня утром, вот и все.

«Привлекательно» — это слово Джуд никогда не связывала со своей внешностью. Но возможно, в новом платье, с волосами, обрамляющими лицо… Она не закончила свою мысль, поймав невозмутимый взгляд Джозефа, сидевшего за столом напротив нее. На короткое мгновение он дал ей возможность увидеть в своих непроницаемых глазах то, что он думает. Он думал, что этими изменениями она обязана их гостю, расположившемуся в задней комнате. И он не ошибался.

Джуд взяла кофе, чувствуя себя совершенно глупо оттого, что мечтала о мужчине, который был слеп, о мужчине, на которого она произвела столь малое впечатление, что он даже не мог вспомнить, что ехал с ней в дилижансе, не мог вспомнить ее имени, о мужчине, который без всякого намерения дотронулся до нее рукой и заставил ее дрожать, как романтичную дурочку, отчаянно ждущую похвалы. Он был ее пациентом, а не любовником, и единственное, что его интересовало, это выздоровление, чтобы можно было скорее уехать и продолжить опасное занятие, которое влекло подобных ему людей. Людей, живущих жестокостью, не привлекают одинокие некрасивые женщины, и, видя доброту их характера, эти люди не дают воли своим фантазиям, которые могут привести к таким вещам, как постоянство или женитьба. Мужчинам, подобным Долтону Макензи, лучше оставаться одиноким. И Джуд об этом позаботится.

— Думаю, нужно проверить, появился ли у нашего гостя аппетит. — Джуд встала и, спокойно выдержав взгляд Джозефа, принялась накладывать на тарелку оставшуюся от завтрака еду. — Не годится морить его голодом. Помимо всего прочего, как служащие транспортной линии, мы обязаны заботиться о нем.

Джозеф буркнул что-то нечленораздельное, как бы говоря, что она может обмануть его не больше, чем обманывает себя. Джуд не стала притворяться и, только хмуро посмотрев на сморщенного старика, с тарелкой в руке пересекла комнату, твердо намеренная исполнить свой христианский долг, словно это была неприятная повинность, а не предвкушаемое удовольствие.

Войдя в комнату, она остановилась у порога. Долтон, видимо, вняв ее совету, крепко спал. Хотя большое тело занимало всю кровать, доказывая силу и мощь его обладателя, полоски белых бинтов вокруг его головы каким-то образом в глазах Джуд превращали Макензи в беспомощного ребенка, так же нуждающегося в ее заботе, как Сэмми.

— Этот мужчина не для тебя. — В спокойном голосе древнего сиу, который получил большую, чем ему положено, долю горя, не было жестокости.

— Я это знаю, Джозеф, — кивнула Джуд на эти тихо произнесенные мудрые слова.

— Но знание ни в малейшей степени ничего не меняло.

— Ты, сукин сын, покажись, чтобы я мог отправить тебя в ад!

Услышав от своего пациента эту злобную эпитафию, Джуд замерла, а затем осторожно наложила ему на лоб свежий холодный компресс. Голова Макензи судорожно дернулась, уклоняясь от ее заботы, а последовавшие сбивчивые слова отвергли ее утешение.

К середине утра стало очевидно, что помочь Долтону Макензи в его выздоровлении будет нелегкой задачек. его лихорадка набирала силу, усугубляясь приступами беспокойного бреда. Его нельзя было оставлять одного, потому что даже в таком немощном состоянии он все время делал попытки встать, а его слепота только ухудшала положение — он сопротивлялся рукам, которые удерживали его, не в состоянии понять, что это делалось для его же собственной пользы Он не помнил Джуд и не понимал ни где он, ни что было причиной его болезни. И, как подозревала Джуд, впав в прострацию, он стал тем, кем был на самом деле — опасным человеком.

Были периоды, когда он мог говорить достаточно и ясно, и тогда Джуд выпроваживала Сэмми, так как в эти моменты с его уст лился беспрерывный поток непристойно украшенных угроз, обращенных к фантомам его прошлого. Стоя у его постели, Джуд бледнела и содрогалась, когда он говорил о своих делах и подробно описывал жестокости, которые она с трудом могла себе представить. Некоторые из его тирад были обращены к братьям и сестрам, и сначала Джуд полагала, что он говорит о семье, но затем ей стало совершенно ясно, что он обращается к церковниками и называет по именам своих родственников. Такая ненависть ошеломила ее, и, вытирая его покрытый испариной лоб, она начала задумываться, не приютила ли под своей крышей дьявола, принявшего облик красавца чародея.

— Твоя еда остывает, — произнес рядом с ней Джозеф. — Я посижу с ним.

Она взглянула на него внимательным утомленным взглядом, а потом, кивнув, уступила ему свое место и таз с водой.

— Не хороните их, — злобно выкрикнул Долтон, — повесьте их, чтобы это послужило уроком другим. Я хочу, что бы они знали, что здесь ад и Долтон Макензи!

Джуд в испуге застыла при этом жутком выкрике.

— Он не знает, что говорит. Это лихорадка.

Джозеф ничего не сказал в ответ на ее слабую попытку принести извинение.

Джуд с облегчением покинула комнату. У нее в голове начался полный хаос, и, сев за стол, она обеими трясущимися руками обхватила чашку кофе. Джуд представила себе, куда должна была привести Долтона Макензи его собственная жизнь, и нарисовала картину смерти, на которой он изображал черного ангела. Она не понимала, как ее могло тянуть к такому человеку. Казалось, сердце предало ее и поступало вопреки всему, что знала и уважала Джуд.

«Те, кто живет за счет оружия, погибают от его прихоти. — она явственно услышала, как Барт Эймос высказывает это знакомое мнение вместе с немедленно следующим за ним заключением. — Достоинства человека следует оценивать не его а скорее силой его веры».

Отец воспитал в Джуд дружелюбие и отзывчивость, он сам жил по этим принципам и за них умер. Он никогда не носил оружия и был не готов защищаться от тех, кто польстился на его жалкий капитал, когда он в форте Ларами закупал продовольствие. Его застрелили, ограбили и бросили в зловонном переулке, как ненужный мусор. Мир пошатнулся вокруг Джуд, когда это известие дошло до нее, но бесчеловечное обращение расстроило ее чуть ли не сильнее, чем сама смерть отца. Барт Эймос был человеком, который никогда не отказал бы в деньгах на пищу и кров человеку, от которого отвернулась удача. Он был бы первым, кто отдал бы все, что имел, тому, кому везло меньше.