Признание в любви - Мэри Энн Гиббс Страница 13

— Я прекрасно понимаю это, монсеньор. Если меня не отравит или не зарежет эта старая женщина, то заморозит до смерти ее хозяин. Но поскольку я не так груб, как она, и не так заносчив, как он, то просто не знаю, как мне отказаться от этой госпитализации.

— Я буду навещать вас, насколько позволят мне обстоятельства пребывания в гостях, — успокаивающе пообещал мистер Бьюмонт.

— Если они не похоронят меня до вашего приезда, буду рад вашей компании, монсеньор!

— Мое имя — Бьюмонт, сэр… Для друзей я Эдвард!

— А я для друзей — Филипп, монсеньор!

Они крепко пожали друг другу руки.

— Оревуар, Филипп, — произнес мистер Бьюмонт, с трудом вспоминая знания школьных дней.

— До встречи, Эдвард, — ответил мистер Кадо. И они расстались.

Мистер Бьюмонт отправился обратно к своему экипажу, не попрощавшись с леди, так как они уже ушли.

— Мелисса, — сказала Сара, когда они пошли по тропе, — ты слышала, что сказал графу мистер Бьюмонт? Он едет в Дав-Тай-Холл… Там живут Холстейды, Мел! — Она тронула кузину за руку. — Мел, ты слушаешь? Мне кажется, мистер Бьюмонт — тот самый поклонник бедняжки Софи… Мел, ты слышишь, о чем я говорю?

— Да, — откликнулась та.

— Как ты думаешь, я права? — спросила Сара с улыбкой.

— Я думаю, это очень вероятно, — проговорила Мелисса, и в голосе ее прозвучала фальшивая нотка.

В тот же день граф, верный своему обещанию, заказал карету из конюшни, расположенной в предместье Темперли, где можно было взять лошадь напрокат, и отправился в замок к капитану Буллеру. Граф нанимал этот маленький экипаж и маленького серого пони столько раз, что уже считал их своими, и это мнение поддерживал в нем владелец конюшни, Сэм Доуз, чья дочь Пэтти служила у мисс Черитон в Доувертоне.

— Приготовь карету графа, Тед! — закричал он младшему конюху, когда получил записку, написанную изящным каллиграфическим почерком.

Столь же предупредительно относились к графу жители деревни, перенявшие отношение к французскому эмигранту у вдовствующей леди Темперли и ее нежной маленькой невестки. Самая лучшая деревенская снедь — отборные яйца, парное молоко и свежее масло из Грейт-Хаус — отсылалась графу каждый день, точно так же — находили путь к его столу отборные фрукты и овощи из садов и огородов Темперли. Местные жители не испытывали к графу ничего, кроме дружеских чувств, хотя он принадлежал к той нации, с которой их страна вела войну уже много лет. Свою вражду они обратили на французских военнопленных, размещенных в замке, которые, по их мнению, жили припеваючи, пользуясь всевозможными благами, в то время как англичанам, платившим за это, приходилось голодать.

Поездка графа по деревенской улице походила на Королевскую процессию. Народ ему почтительно кланялся. И гордость его не была уязвлена, даже когда он слышал комментарии деревенских жителей: «Э, бедный старый джентльмен, как он осунулся, постарел! Если бы все французы были такие, мы уже давно не воевали бы, это точно».

Дом капитана находился за стенами замка, это был приятный квадратный дом, окруженный садом. Как и все офицеры, призванные следить за военнопленными, капитан Буллер служил в Королевском флоте; и поэтому дом его был овеян морским духом: на газоне перед входом был поставлен флагшток, и на нем от рассвета до заката развевался государственный флаг. Если бы еще поставить вооруженную охрану возле дверей, то можно было бы подумать, что это дом государственного деятеля.

За домом, однако, высились крепостные стены замка, от пятнадцати и местами до сорока футов в высоту и от шести до десяти футов в ширину. Античный ров был снова наполнен водой, а внутренняя территория замка была поделена на два форта, разделенные дорогой, соединяющей северные и южные ворота. В одной части находилась башня, на первом этаже которой содержались французские офицеры, а над ними располагались интендантские помещения: склады, канцелярия и госпиталь. В другой части находилось примерно двести заключенных, солдат и матросов. Они жили в деревянных двухэтажных бараках, на крышах которых не было труб, потому что печи не были предусмотрены. Возле северных и южных ворот замка, как внутри, так и снаружи стен, были устроены караульные посты.

Несколько одетых в желтую робу заключенных работали в саду капитана Буллера под присмотром часового, когда к дому подъехал граф. Они переговаривались и шутили между собой и выглядели вполне довольными и веселыми в этот яркий мартовский день. Старому эмигранту было приятно это отметить. В Англии было очень много его соотечественников, которые после победы Веллингтона тысячами оставляли континент.

В замке Доувертона среди заключенных царила веселая атмосфера, и все оттого, что у них был хороший агент в лице капитана Буллера, считал граф. Тюремный агент играл в жизни заключенных решающую роль.

Один из охранников провел графа в канцелярию капитана, а другой в это время взял его пони под уздцы.

— О, граф де Эстобан! — произнес с улыбкой капитан Буллер. — Как приятно вас видеть. — Он провел графа в личную гостиную, расположенную за кабинетом, и предложил ему освежающие напитки.

Старый джентльмен отказался.

— Тогда, может быть, вы сядете и скажете, чем я могу вам помочь? — спросил капитан. — Мы с вами давно не встречались. Наверное, я не видел вас с того дня, когда вы поехали в Лондон на бал в честь дня рождения королевы в Карлтон-Хаус. Вы, кажется, сказали тогда, что были приглашены все эмигранты, находящиеся в Англии?

— А также наш король, — напомнил с достоинством граф. — Это было грандиозное мероприятие, капитан Буллер. Я желал лишь одного: чтобы наша одежда соответствовала ситуации, но, увы, мы были прискорбно потрепанны, чтобы быть принятыми Первым Джентльменом Европы.

— Но некоторые люди не знают пристрастий регента в отношении одежды, монсеньор! Говорят, он обожает голубой атлас и вышитые жилеты. — Голос капитана звучал сухо, однако он потеплел, когда речь снова зашла об эмигрантах. — Но вы, наверное, собираетесь вернуться во Францию, как сделали многие из ваших друзей?

— Не многие, капитан Буллер. Но монсеньор уехал…

— Монсеньор? О, вы имеете в виду брата короля?..

— Конечно. Я слышал, французы его встретили с восторгом, но на самом деле союзники обращались с ним в высшей степени с гуманной индифферентностью. Поэтому, пока союзники — а также французы решают, хотят ли они вернуть Бурбонов, я намереваюсь оставаться здесь.

— Очень рад это слышать, — отозвался капитан и стал ожидать изложения дела.

— Есть ли у вас военнопленный офицер лейтенант Филипп Кадо?

— Да, есть. — Агент нахмурился. — И скажу вам, сэр: я не знаю, что мне делать с ним. Это красивый молодой мужчина, с очаровательными манерами, но похоже, он не знает, что такое честь.

— И это, капитан Буллер, вас удивляет? Новое поколения французов, взращенное революцией, едва ли имеет понятие об этом устаревшем предмете.