Дикие сердцем - Виктория Клейтон Страница 13

— Вам понравился рисунок?

— Конечно, но это ничего не значит.

— Это значит очень много. Я послал рисунок с единственной целью — доставить вам удовольствие. Вижу, что добился цели. Надеюсь, что смогу доставлять вам удовольствие еще очень долго…

— Я уже сказала, что не могу принять его.

— Что вы сейчас делаете? Разглядываете рисунок? Вы оценили красоту линий?

— Я вложила его обратно в конверт и жду курьера.

Алекс засмеялся.

— Вы лгунья. — Я виновато взглянула на мольберт. Рисунок находился на самом видном месте. Мне хотелось наслаждаться им как можно дольше. — Вы смотрите на него сейчас, не правда ли? — Мне показалось, что в шутке Виолы о телепатических способностях Алекса была большая доля истины. — Вы не решаетесь принять его, потому что боитесь быть мне обязанной.

Меня раздражало то, что Алекс прав.

— Я ничего не боюсь. Мне кажется не совсем честным принимать подобные подарки от человека, которого совсем не знаю. Словно я выманила рисунок обманом. Это слишком дорогой подарок.

— Это значит, что вы готовы принять дешевую безделушку?

— Нет. Дело ведь не в стоимости, а в том, что я не желаю знакомиться из-под палки.

— Отлично, сейчас вы мыслите здраво. У вас есть единственный шанс вернуть мне рисунок. Поужинайте со мной сегодня вечером.

— Ни за что. Я отвезу этот подарок в ближайший полицейский участок и объясню, что рисунок был отправлен мне ошибочно.

— Даже самый недалекий констебль сможет определить истинную ценность рисунка. Полиция обязательно пригласит экспертов-искусствоведов. На каждом экспонате из моей коллекции стоит невидимая маркировка. Эксперт обязательно свяжется со мной, а я снова отошлю вам рисунок.

— Вы принуждаете меня! — я рассердилась не на шутку.

— Совсем нет. Когда вчера я вас увидел, то понял, что, кроме вас, мне никто на свете не нужен.

— Что за чушь, вы ведь ничего обо мне не знаете!

— О Эльфрида! Мне совершенно не важно, любите вы рыбу или мясо и предпочитаете ли загорать на берегу, вместо того чтобы ловить соленые брызги на парусной яхте. Мне открылась ваша душа в ту самую минуту, когда я встретил вас. Пожалуйста, поужинайте со мной. Уверяю вас, меня не стоит бояться. Мы можем встретиться в ресторане. Для того чтобы вы чувствовали себя в безопасности, давайте встретимся в известном вам людном месте. Что, если в «Сент Джеймс отеле» в восемь часов? Я не прикоснусь даже к вашему мизинцу без вашего на то позволения. Если захотите, вернете рисунок. Обещаю, что не стану убеждать вас оставить его у себя.

— Это абсурд…

— Пожалуйста!

— Ну хорошо, — сорвалось с языка. Я пожалела о согласии почти в ту же минуту, как дала его.

Вот так и начался наш роман. Я не могла предположить, что наши отношения зайдут так далеко, но железная воля Алекса сломила мое сопротивление.

События недавнего прошлого пронеслись перед глазами, как кадры кинофильма. Я застонала и закрыла лицо руками.

— Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь забыть все, что со мной произошло, — наконец произнесла я.

Гай Гилдерой поглаживал мою руку и смотрел сочувственно. На секунду мне показалось, что в его глазах промелькнуло изумление. Но свет был слишком зыбким, чтобы я была уверена в этом.

— Совершенно очевидно, что ты до сих пор увлечена этим бедолагой, — сказал Гай. — Что он умудрился натворить, почему ты бросила его в последнюю минуту? Что-то, без сомнения, абсолютно ужасное. Бурный мальчишник? Он напился вдрызг и переспал со стриптизершей? Нет, должно быть, гораздо хуже.

— Он ничего не натворил. Все говорили, что его поведение было безупречным.

— Вспыльчивый нрав или скупость?

— Он никогда не терял контроля над собой и был более чем щедр.

— Он внешне похож на Квазимодо и наводил на тебя зевоту?

— Многие женщины находят его привлекательным, он, безусловно, остроумен.

— Тогда, моя дорогая Фредди, ты сошла с ума.

— Боюсь, что ты прав.

Я взяла сумку и стала в ней рыться.

— Вот еще одно подтверждение моей ненормальности. — Я положила на стол небольшую бронзовую фею, дешевую безделушку, одну из тех, что продаются в сувенирных лавках по всему Корнуоллу.

Гай поднес фигурку к глазам. У феи было круглое лицо, искривленное в глупой улыбке, и сузившиеся в ехидном прищуре глаза.

— О Боже, она удивительно уродлива!

— Ты прав, она уродлива, но является символом того, что мне дороже всего на свете.

— Не слишком ли долго мы едем? — Я всмотрелась в забрызганное грязью окно автомобиля. Мы тряслись в «ленд ровере» по разбитой проселочной дороге среди густо растущих деревьев. — Мне казалось, что от Падвелла до Торчестера только пятнадцать миль. Назвать эту тропинку дорогой было бы слишком смело. Вряд ли здесь смогли бы разминуться даже два велосипедиста.

Как будто в подтверждение моих слов из-за поворота показался дряхлый трактор. Гай резко крутанул руль влево. Машина съехала на обочину. Меня сильно качнуло. Хлоя, голова которой покоилась на моих ногах, ударилась о дверную ручку.

— Успокойся, Хлоя! Довольно, замолчи! — Хлоя продолжала рычать, обнажив черные десны и огромные желтые клыки. — Здравствуй, Пламроуз! Не видел тебя целую вечность. Как дела? — Гай заглушил мотор, чтобы услышать ответ.

Мое настроение, и без того мрачное, ухудшилось до предела.

— Доброе утро, мистер Гай, — Пламроуз говорил очень медленно, с трудом подбирая слова. — Я болел. Снова был у доктора по поводу своей груди. — Он похлопал ладонью по груди не без гордости. — Не был дома со дня Святого Михаила. Лежал в больнице как паинька. Кашель не давал мне дышать. Я боялся, что выплюну свои чертовы легкие по кусочкам.

Пламроуз разговорился. Он долго рассказывал о том, как его лечили, какая у него мокрота и прочие увлекательные подробности болезни. Мне стало скучно почти тотчас. Гай же выслушивал откровения Пламроуза, выражая искреннюю заинтересованность. Его кротости позавидовал бы приходской священник. Пламроуз закончил повествование о своих страданиях и плавно перешел к рассказу о болезнях миссис Пламроуз и о грустной истории о заболевшем отитом неизвестном мне Билли. Судя по словам Пламроуза, все члены его семейства вот-вот могли стать инвалидами. Я сидела прямо и глупо улыбалась. В действительности мне хотелось обхватить голову руками и застонать.

Нам понадобилось почти два часа, чтобы осмотреть коттедж. Многие вещи, особенно книги и фарфор, следовало тщательно обследовать. Восхищение вызвали у меня небольшие, выполненные во французском стиле часы, которые стояли на мраморной подставке. Подставка была украшена позолоченными фигурками: влюбленная парочка с одной стороны и малютка Купидон — с другой. Гай завел часы. Как только стрелки сошлись, Купидон поднял руку и ударил золотой стрелой в крохотный колокольчик. На стене над часами висела картина. На ней была изображена одинокая овца на зеленом холме. Я была почти уверена, что картина принадлежит перу Томаса Сиднея Купера [19]. За очень узкой, словно от шкафа, дверцей обнаружился лестничный пролет. Я пришла в странное возбуждение. Лестница вела в небольшую комнату со скошенной стеной и тремя полукруглыми окнами. Крашеная металлическая кровать стояла посреди комнаты под белым муслиновым балдахином. Под ним было полно паучьих гнезд. Одна подушка была примята, одеяло и простыни сброшены на пол, словно кто-то вскочил второпях и не успел привести постель в порядок. Изящный комод орехового дерева и платяной шкаф оказались пустыми. На вешалке возле двери висела прозрачная ночная рубашка ярко-розового цвета с множеством лент и бантов на груди. Очевидно, рубашку не заметил тот, кто собирал крестную Виолы в дорогу. На ночном столике стоял фужер для шампанского с засохшим на хрустальных стенках содержимым. Рядом — открытый томик стихов Данте Габриеля Росетти [20]. Старушка тянулась к прекрасному до последнего момента, несмотря на то что уже была не в состоянии запомнить, какой день недели.