Лунные драконы - Татьяна Корсакова Страница 13

– Они твои, любимый! – Она протянула ему браслет. – Это оберег, теперь с тобой не случится ничего плохого...

Как и предсказывал Поль, в Париже Аристарха ждал триумф. За месяц из никому не известного художника он превратился в мировую знаменитость. Рекламная кампания, развернутая в средствах массовой информации, начала приносить свои плоды еще задолго до открытия выставки. Тысячи парижан жаждали собственными глазами увидеть работы «этого загадочного русского». Еще столько же хотели увидеть его самого. Многоликий человек, человек в маске не оставлял равнодушным никого.

Пресса неистовствовала. После нескольких ангажированных Полем публикаций в крупнейших французских изданиях на Аристарха началась настоящая охота. Журналисты желали знать самые интимные подробности его жизни, пытались заглянуть под маску Многоликого человека.

Поль отреагировал мгновенно, переселив своего протеже в замок, неприступный, как Форт-Нокс, и окружив его стеной из телохранителей. Все это, разумеется, лишь подлило масла в костер человеческого любопытства и породило новую волну самых немыслимых слухов.

Помимо всего прочего, Поль позаботился о том, чтобы до открытия выставки экспозицию не увидела ни одна живая душа, за исключением нескольких самых известных искусствоведов. Остальной публике предлагалось судить о гениальности Аристарха Многоликого по нескольким фрагментам его работ, опубликованным в художественных журналах, да по хвалебным отзывам все тех же искусствоведов. Обыватели изнывали от ожидания, а критики в нетерпении потирали руки. Самонадеянных выскочек надо ставить на место. А этот Аристарх Многоликий, без сомнения, выскочка. Когда пробьет час, его не спасет даже покровительство всесильного Жордена.

Час пробил.

Работы Аристарха взорвали мир. Они восхищали, они вызывали отторжение, но они никого не оставляли равнодушными. К ним хотелось вернуться еще раз.

Это был триумф. Теперь уже никто, даже самые закоренелые пессимисты, не сомневался, что присутствуют при рождении сверхновой звезды. У Аристарха Лисовского, нет, теперь уже у Аристарха Многоликого, началась новая жизнь...

* * *

Ядвигу разбудил запах кофе. Не открывая глаз, она улыбнулась.

– Привет, гений.

– Привет, засоня.

Аристарх сидел на краю кровати. В руках у него был поднос с чашкой дымящегося кофе.

– Ты меня балуешь, – Ядвига зевнула, подкатилась под бок к мужу.

– Да, балую, – согласился тот и поставил поднос на кровать.

– Пахнет вкусно.

– Что именно: кофе или фиалки?

– И то, и другое. Спасибо, дорогой.

Это стало их ежедневным ритуалом – кофейно-цветочное утро.

«Моя жена должна встречать новый день с улыбкой», – сказал Аристарх, когда они только прилетели в Париж. С тех пор так и повелось: крепкий, смолянисто-черный кофе и цветок – иногда претенциозная орхидея, иногда простая ромашка – каждый день ждали пробуждения Ядвиги. Ее муж вел собственный отсчет – кофейно-цветочный. Без сегодняшних фиалок у Ядвиги было уже девяносто семь бережно засушенных цветков.

– Поль великий и всемогущий велит мне лететь в Японию. – Аристарх чмокнул Ядвигу в помятую после сна щеку. – Ты со мной?

– Конечно, я с тобой. – Она сделала глоток кофе, довольно зажмурилась.

– Честно говоря, эта бурная светская жизнь начинает меня раздражать. – Аристарх рассеянно повертел на запястье браслет. – Отвлекает от работы.

– Поль говорит, что без этого никак нельзя. – Ядвига поймала строгий взгляд одного из драконов и поежилась. Аристарх браслет не снимал никогда: ни днем, ни ночью. Она предлагала вставить другой камень, но муж отказался, и она не стала настаивать.

– Да уж, Полю виднее. Жаль только, что у меня нет двойника, который стоял бы у мольберта в то время, когда я занимаюсь всякой ерундой. Я художник, а Поль делает из меня человека мира. Можно подумать, ему мало того, что я многоликий.

– Мне всегда хотелось побывать в Японии, – задумчиво сказала Ядвига.

– Раз хотелось, значит, так и быть, летим. – Аристарх широко, по-мальчишески улыбнулся. – Там сейчас, кажется, как раз сезон цветения сакуры.

– Да, сакура, – она мечтательно прикрыла глаза.

Последнее время Ядвиге стало казаться, что судьбу можно обмануть. Ведь их брак почти фиктивный. Она же не давала на него своего согласия. Может быть, там, на небе, этот брак не зачтется...

Можно было разложить карты – посмотреть, что ждет их в будущем, но она не станет этого делать. Отчасти из-за страха перед еще не сбывшимся, отчасти из-за опасения спугнуть их хрупкое кофейно-цветочное счастье...

В Японию они так и не полетели. За неделю до вылета Аристарх вдруг почувствовал себя плохо. У него и раньше бывали головные боли. Он приписывал их бешеному ритму своей жизни, украдкой пил обезболивающее и ни о чем не рассказывал жене.

Аристарх терпел бы боль и дальше, если бы не приступы, во время которых ему казалось, что земля уходит из-под ног. В такие моменты он готов был бежать к врачу, но приступы проходили, и он утешал себя мыслью, что это в последний раз, что это всего лишь переутомление, что в обследовании нет необходимости.

Но приступы учащались, накатываясь на Аристарха удушающе-липкой волной, бороться с которой было бессмысленно. Оставалось ждать, когда все закончится, а после собирать себя по частям. Хорошо, что этого никто не видел. Хорошо, что этого не видела Ядвига.

Ядвига больше никогда не должна видеть его слабым и беспомощным. Ради нее он обязан держаться. И потом, может быть, все еще обойдется. После Японии он поговорит с Полем и возьмет небольшой тайм-аут.

...Это случилось ранним утром и нарушило их кофейно-цветочный ритуал. На мгновение мир показался Аристарху невыносимо ярким, радужно-переливчатым. Спящую Ядвигу окружала нежно-бирюзовая трепещущая аура. Лежащий на подносе тюльпан полыхал багрянцем.

Прежде чем отключиться, Аристарх еще успел поставить поднос с кофе на прикроватную тумбочку.

...Сознание возвращалось медленно, с неохотой. Во рту ощущался противный металлический привкус, голова болела невыносимо. С трудом он открыл глаза. Из серого тумана выплыло лицо Ядвиги.

– Привет, – улыбаться и одновременно бороться с тошнотой было нелегко. – Я грохнулся в обморок, да?

Она выглядела плохо, едва ли не хуже него самого. Бледные пергаментные щеки, синева под глазами, бескровные губы. Впервые он увидел ее настоящий возраст.

– Ядвига, – ему не понравилось, как звучит его собственный голос. – Что случилось? Я тебя напугал?

Она тоже попыталась улыбнуться, одними губами.

– Как ты себя чувствуешь? – прохладная рука легла на лоб.

– Уже намного лучше. – Аристарх попробовал сесть.

– Лежи, я вызову врача.