Обещание нежности - Олег Рой Страница 13

Впрочем, она и не смогла бы помогать ему, даже если бы такое желание обуревало Наташу. Самочувствие ее действительно оставляло желать лучшего; беременность протекала очень тяжело, и ей три раза приходилось ложиться в больницу на сохранение. Собственно, никакой особой патологии врачи в состоянии плода не наблюдали, но время от времени их настораживало какое-то не совсем типичное протекание тех или иных процессов в Наташином организме, и тогда они перестраховывались, честно стараясь разобраться в ситуации, держа Наташу под наблюдением в стационаре и разводя руками, оттого что до конца ее положение так и не было понятно.

— Чего ж вы хотите, матушка, — ворчал старенький профессор, ловко орудуя еще относительно новым для Советского Союза той поры ультразвуковым оборудованием и обозревая на мониторе ее огромный живот, — вам ведь уже двадцать шесть! Раньше надо было рожать, раньше!

Да, шел уже восьмидесятый год, девять лет прошло, как она закончила школу. И правда, можно было собраться раньше…

Наташин сын появился на свет глухой декабрьской ночью. Роды были тяжелыми, и врачи отчего-то не сразу показали матери младенца. А показав, быстро унесли его из родовой палаты, и обессиленная Наташа ничего не успела спросить у них, провалившись в душный, почему-то не принесший желанного отдохновения сон.

Утром тот же самый старенький профессор разбудил ее, осторожно присев к ней на кровать, — так же тихо и бережно, как когда-то она сама садилась рядом с умирающим отцом.

— Что-нибудь с ребенком? — быстро спросила Наташа, уже заранее почему-то уверенная в утвердительном ответе.

— С ребенком все в порядке, — задумчиво протянул в ответ врач. — Но есть некоторые, так сказать, странности.

— Он… он… — испуганно прикусила губу молодая женщина, не осмеливаясь выговорить самое страшное, — он… ненормален?

Профессор успокаивающе поднял в ответ правую руку.

— Он нормален. Все физиологические реакции в норме. Но он не плачет, как все дети, он вообще ни разу не подал голоса, хотя по всем медицинским параметрам как будто здоров. И еще он…

— Что?

— Он… улыбается персоналу. Знаете, так осмысленно.

Наташа с облегчением вздохнула и откинулась на подушки, почувствовав, как немыслимое напряжение отпускает ее.

— И только-то? — с подозрением спросила она. — Это все, что вас беспокоит? Разве это нехорошо, когда ребенок улыбается?

Старик покачал головой.

— Не в этом возрасте. Не десяти часов от роду.

В этот миг все в ее жизни круто сломалось уже в который раз. И Наташа не знала, к добру или к худу эти перемены; знала лишь, что теперь ее жизнь станет совсем, совсем иной.

Ребенок лежал рядом с ней в кровати, сонно касался ротиком материнской груди, и в его широко раскрытых глазах застыла такая странная, такая безмерная глубина, что ей почти страшно становилось, когда она заглядывала в эти голубые бездонные очи. Он мало спал и никогда не плакал. Соседки по палате сначала завидовали Наташе, потом подобострастно охали над «необычным ребеночком», а потом вдруг как-то разом стали сторониться ее, перешептывались за спиной, и кто сердобольно, а кто и с плохо скрываемым нездоровым любопытством отводили глаза в сторону при виде малыша, как только его приносили матери.

Выписывая Наташу, старичок профессор осторожно напомнил ей:

— Вы не забыли, что вашего сына нужно как можно быстрее показать хорошему невропатологу?

— Но здесь ведь, в роддоме, его уже смотрел специалист, — возразила молодая мама. — Мне не сказали, что его состояние вызывает какую-то тревогу.

Доктор вздохнул.

— У нас действительно неплохие врачи, но ваш сын… м-м-м, как бы это сказать? Он, понимаете ли, демонстрирует иные, гораздо более взрослые рефлексы, еще не характерные для состояния младенчества. Он не похож на младенца, и как это расценивать, наши специалисты не знают. Я уже говорил вам об этом, помните?

Наташа вздернула голову и молча направилась к выходу. Она не желала ничего слушать о странностях ее сына, не желала даже обсуждать это. «Все будет хорошо», — снова и снова твердила она про себя. Не может быть, чтобы с ней, Наташей Нестеровой, приключилось какое-то серьезное несчастье. Но сердце ее екнуло и замерло в груди так, что ей не хватило вдруг воздуха, когда она услышала, как профессор крикнул ей вслед:

— Поверьте мне, мальчик нуждается в вашем особом внимании! Может быть, он и вполне здоров, но в любом случае его развитие должно внимательно наблюдаться специалистами. Знаете, в наше-то время, с плохой экологией, со всей этой химией вокруг нас…

Боже мой, химия! Опять эта химия! Маленький Платонов и его гормон роста… Его бесконечные опасные эксперименты над собой. И та ночь, когда он обнимал ее на потертом кожаном диванчике в их лаборатории… Но Наташа замотала головой и закусила губу, потому что не хотела, не имела права даже мысленно связывать ребенка с именем Валерия Платонова. Она — Нестерова, ее муж — Сорокин, и сын будет Сорокиным тоже. И нечего думать о всяких глупостях. Все будет хорошо.

А муж уже рвался ей навстречу, пытаясь преодолеть бдительный кордон нянечек. Он поймал жену на лестнице, оглушил восторженными воплями, закружил, едва не сбив с ног и не слушая ее слабых возражений, сунул под нос огромный букет лохматых гвоздик. А потом выхватил у растерявшейся, испуганной Наташи крохотный белоснежный сверток и сунул любопытный нос под кружевной уголок пеленки.

— Парень… Мой, собственный. Спит, да? — умиленно бормотал этот здоровенный бородатый детина, прижимаясь подбородком к нежному личику. И тут же отодвинулся в сторону, близоруко вглядываясь в сына. — Слушай, а он на меня смотрит. Вот ей же богу, Наташка! Смотрит, точно изучает.

— Не говори глупостей, — устало отмахнулась жена. — Как он может на тебя смотреть, да еще и изучающим взглядом? Ему всего-то неделя.

— А я говорю, смотрит, — заупрямился Максим. — Вот иди сюда, ближе, ближе. Видишь?…

И она увидела. Малыш смотрел на человека, которого все будут считать его родным и единственным отцом, спокойным, осмысленным и почти ироничным взглядом. Мысль застыла в его глазах — неведомая, но вполне оформившаяся, и в этот момент Наташа Нестерова окончательно поняла, что все главные трудности в ее жизни еще только начинаются.

Дома, как всегда, встречала галдящая, громкоголосая ватага геологов, шумно радовавшихся прибавлению семейства у их друга. Старушки-соседки, как полагается, восхищенно поцокали языками над новым жильцом коммунальной квартиры и торжественно вручили молодым родителям огромный пакет с пеленками. Максим, показалось Наташе, принимал поздравления как-то вяло, даже вымученно; к сыну, немедленно положенному в заботливо купленную кроватку, больше ни разу не подошел. От его энтузиазма, с которым он обнимал жену и ребенка на широкой роддомовской лестнице, не осталось и следа. А маленький Андрейка — имя для сына было ими выбрано уже давно — задумчиво следил своими продолговатыми голубыми глазами за двигавшимися по комнате фигурами и, кажется, так и не сомкнул глаз за весь вечер.

Конец ознакомительного фрагмента