Песня для двоих - Кэрол Мортимер Страница 14

Последние две недели, Мэгги все свое время проводила в саду. После возвращения с музыкального фестиваля...

— Здравствуй, здравствуй, Артур, — приветствовал собаку приятный мужской голос. — Резвишься, как всегда?

И Адам засмеялся, а пес радостно запрыгал перед ним.

Мэгги сидела на корточках под яблоней, когда услышала его голос. Как она выглядит? Ветер смешал ее волосы в спутанную черную гриву, а на лице нет никакой косметики, джинсы старые и потертые, рубашка еще более позорная, руки черны от грязи после работы на клумбе, в течение последнего часа...

Того часа, который Адам, очевидно, использовал на дорогу сюда. Ну что ж, он может разворачивать свою проклятую машину и возвращаться в Лондон!

— Твоя мать на кухне и не видела, как я приехал, — произнес Адам, перехватив ее встревоженный взгляд, брошенный в сторону дома. — Я заметил тебя в саду, когда подъезжал, так что...

— ...просто вошел, — осуждающе закончила Мэгги, откладывая лопатку, чтобы вытереть руки об уже перепачканные землей джинсы. — Со своей обычной самонадеянностью! Когда ты, наконец, поймешь, что тебя не желают видеть?

Его глаза зловеще прищурились.

— В том, что касается тебя, — никогда!

Он пожал плечами.

Что он имеет в виду? Адам никогда не был прямодушен и... Господи, она снова взялась за старое! Сколько раз себе напоминать, ее не должно беспокоить, что он имеет в виду, не должно интересовать ни одно его слово!..

— Тебе нельзя было входить в дом моих родителей, Адам, — сурово проговорила она. Ее родители не собираются прощать этого человека, как и она. Что неудивительно! Человек, который должен, был, быть рядом с ней три года назад, бросил ее на произвол судьбы, предоставив мистеру и миссис Феннел собирать переломанные кости дочери. Нет, здесь ему не рады!

— Я понимаю, — кивнул он. — Но знаю, что отец и мать всегда на страже твоих интересов.

— Ты снова насчет записи совместного альбома? — устало проговорила она. — Тогда могу уверить тебя, что они не «на страже моих интересов».

Даже совсем наоборот! Отец грозил разбить Адаму нос, если тот снова появится рядом с ней. Что само по себе подвиг! Ее отец, ростом всего пять футов шесть дюймов, и ему потребуется встать на табуретку, чтобы достать до аристократического носа Адама!

Подумав об этом, Мэгги взглянула на часики на тонком запястье. Папа должен вернуться с минуты на минуту. Мысль об отце, стоящем на табуретке, чтобы врезать в нос этому наглецу, весьма занятна, но пусть она останется лишь мыслью. Мэгги и так доставила родителям слишком много хлопот и горя.

— Ты должен уйти, Адам, — холодно проговорила она.

— Я уйду, когда буду совершенно готов к этому, — самоуверенно провозгласил он, демонстрируя непреклонность.

Он выглядел таким мужественным, с развевающимися на ветру волосами, в черной куртке поверх белой рубашки и в потертых джинсах. Дрожь пробежала по ее спине, и была немедленно подавлена.

— Прекрасно. Делай что пожелаешь. — Она собрала инструмент, чтобы закинуть его в сарай по дороге в дом. — Только не забудь закрыть калитку, когда уйдешь, Артур по-прежнему не может усидеть дома.

Она повернулась и пошла.

— Магдалина!

— Прощай, Адам!

Она даже не повернула головы, шагая твердо, но неторопливо, последнее дело — спасаться бегством.

— Ты действительно снова хорошо ходишь...

Он проговорил это достаточно тихо, но так, чтобы она услышала! Мэгги резко развернулась, лицо ее побелело от гнева. Как он смеет замечать это? Как смеет?! Когда он предал ее, она валялась как сломанная кукла, не способная ходить, не способная петь, не способная даже... Как он смеет?

Ком подкатил к горлу, от боли или от ярости, она не знала. Она знала лишь, что ненавидит этого человека. Ненавидит мужчину, которого некогда любила больше всего на свете...

— Осторожно! — Он сжал руками ее локти, когда она, покачнувшись, едва не упала. — Я не хотел напугать тебя. — Его лицо выглядело зловеще, глаза встревоженно смотрели на ее мертвенно-бледное лицо. — Я только...

— Убирайся вон, Адам! — проговорила она очень ровным голосом, решительно освобождаясь от его рук. — Убирайся! И никогда не приходи больше!

— Магдалина, целых три года...

— Не говори мне про эти три года! — бросила она. Ее глаза пылали голубым огнем. — Я прошла через них без тебя, заново научилась ходить, научилась петь, снова научилась жить!

Она тяжело дышала, ненавидя собственную, физическую слабость.

Если бы она не потеряла равновесие! Но это время от времени будет повторяться, сказал врач. Мэгги и так достигла намного большего, чем можно было ожидать. Чем ожидал Адам! Жену-калеку он определенно никогда не представлял или, точнее, не желал знать. Итак, сейчас она не калека, не инвалид, и она ни за что не позволит этому человеку калечить ее душу.

Он зажмурился словно от боли.

— Не пора ли простить?..

— И забыть? — презрительно закончила она. — Я не желаю забывать, Адам! Ни то, кем ты был тогда, ни то, кто ты сейчас.

— Ты не знаешь, кто я сейчас, Магдалина... — Его голос был полон нежности. — Я тоже страдал эти три года...

— Совесть заела? — парировала она, бросая на него испепеляющий взгляд. — Не жди от меня прощения, Адам! Ты не получишь его. — Она не простит. Не простит после всего, что она потеряла, что этот мужчина забрал у нее. Никогда не простит его распутство. Нет ему прощения!

Серые глаза его потемнели.

—Ты никогда не была злой, Магдали...

— Не пытайся свалить вину на меня, Адам! — засмеялась Мэгги. — Ты всегда был мастер выворачивать все наизнанку, и виноват оказывался кто угодно, только не ты. Но на этот раз улики слишком весомы, Адам. И окончательны.

Он отпрянул словно от удара, лицо его было мрачно.

— Я тоже кое-что потерял, Магдалина. Что ты, похоже, для удобства забыла.

Слезы навернулись на ее глаза — слезы, которые она постаралась сморгнуть.

— Как и ты забыл свою клятву перед алтарем. Итак...

— Я не забыл клятву, Магдалина, — прохрипел он.

— Значит, подменил ее. Результат тот же. Ты...

— Мэгги, Тед, сколько же вас ждать к... — Мать оборвала свое добродушное ворчание, едва выглянув из-за угла дома и заметив двоих в саду. Лицо ее внезапно окаменело. — Я услышала голоса... Думала, отец опять обнаружил, что ты выдернула цветы и оставила сорняки...

Она рассеянно повторила старый шутливый спор между отцом и дочерью.

Мэгги начала помогать отцу в саду еще маленькой девочкой, но, когда в восемь лет впервые взялась полоть цветы, выдернула все взлелеянные им растения и оставила сорняки. Это служило бесконечной темой для ворчания папы.