Идеальная для колдуна - Лика Семенова Страница 14

Амели сглотнула и улыбнулась:

— Я очень рада. Откуда ты, Мари?

Девица часто заморгала и пожала плечами:

— Отсюда…

— Из города?

Та вновь пожала плечами, но кивнула.

— А с какой улицы? Я живу у Седьмой площади.

Мари молчала.

Амели вздохнула и повторила:

— Где ты жила? У кого служила?

Девица просто смотрела на нее, и по чистому голубому взгляду было ясно, что она ничего не понимает. Как можно не понимать таких простых вещей? Наконец, Мари поставила на табурет корзину с лентами и щетками, которую все время зажимала в руках, положила сверху стопку белоснежного белья:

— Я должна помочь вам раздеться, сударыня.

Амели разочарованно вздохнула и повернулась, чтобы горничная могла распустить шнуровку. Странная, будто блаженная. Впрочем, после существования демона едва ли можно чему-то удивляться. Девицу можно и завтра разговорить, главное — что она вообще появилась.

Завтра… сердце отчаянно запрыгало, во рту пересохло.

Это «завтра» билось в голове разъяренной мухой. С одной стороны, эти мысли разливались по телу томительным жаром, а с другой — обдавали могильным холодом. Все должно быть не так. Что уж таиться: его лицо, его голос, его близость просто сводили с ума, пробуждая древние природные незнакомые желания, которые она не в силах была контролировать. Но это всего лишь личина, которой он пользуется. И совсем не значит, что это истинный облик. Но, даже если и так: отдаться вот так, без таинства — стать падшей женщиной. Потом каждая мещанка будет иметь право плюнуть в спину. Это позор и Амели, и матери с отцом. Это хуже долговой ямы. Это хуже всего.

О… Амели знала эти злые сплетни. Элен, дочь судейского секретаря, так и не отмылась, несмотря на должность отца. Пришлось уехать. Связалась с одним заезжим господином, да так влюбилась, что любому вранью верила. А как до дела дошло — силой склонил, не смотря на все ее просьбы от позора уберечь. Да выставил. Она, бедная, потом мертвого ребеночка родила. Городские как прознали — прохода не давали. Пацанята ходили за ней с трещотками, с какими обычно прокаженные по улицам ходят, и орали, чтобы почтенные женщины расступались, потому что шлюха вышла за их мужьями. Дрянь всякую в спину кидали, двери в доме дегтем вымазали. Пережить такой позор… да лучше в могилу. Амели осенила себя знаком спасения и замотала головой, пытаясь сбросить эти ужасные мысли. Завтра есть день — нужно попытаться выйти за ворота, иначе…

Амели зажмурилась и опустила голову — она сама не знала, что «иначе». И воображать не хотела. Должен быть способ выйти за пределы замка. Да и верить им на слово — не лишком разумно. Вдруг, врут, чтобы запугать, чтобы не пробовала. Только бы не проспать до обеда.

— Мари, ты можешь разбудить меня с утра. В шесть?

Горничная закончила с платьем, и Амели повернулась к ней, вглядываясь в идеальное, будто фарфоровое лицо.

Та кивнула:

— Могу. Но зачем вашей милости в такую рань?

Амели поджала губы:

— Люблю утренним воздухом дышать. С утра — самая польза.

Мари вновь кивнула:

— Хорошо. Я с вами пойду.

Амели замотала головой:

— А со мной не надо. Я всегда одна люблю. Подумать, городом полюбоваться.

Та вновь кивнула:

— Хорошо. Позвольте, сударыня, я вас причешу.

Амели села на табурет перед овальным зеркалом на столике. Мари ловко вынимала шпильки, складывала на столешницу. Только теперь Амели ощутила, как устала от прически голова. Кожа болела, распущенные волосы потягивали. Мари взяла большую щетку и принялась расчесывать. Ловко, аккуратно, будто делала это всю жизнь. Амели украдкой наблюдала за ней в зеркало. Девица без изъяна. Лицо точеное, гладкое, как яичная скорлупа, и почти такое же белое. На щеках яркий румянец. Полные губы, чуть вздернутый нос. Да она красивее самой Амели. Но какая-то пустая, будто деревянная. Будто не хватает в ней чего.

Мари закончила причесывать, развесила платье за ширмой и вышла, пожелав Амели доброй ночи.

Свечи пылали так ярко, что хотелось их затушить. Орикад хлопал в ладоши. Амели тоже хлопнула и с удивлением заметила, что часть свечей погасла. Хлопала еще и еще, пока комната не погрузилась в темноту. Она долго смотрела в окно, на смутный силуэт ворот, подсвеченный фонарями, на собственное отражение в маленьких стеклянных ромбах. Амели запретила себе думать о том, что будет, если не получится сбежать.

Вдруг, все же получится.

За последние дни Амели впервые так сладко свободно спала. Несмотря ни на что. Когда Мари тронула ее за плечо, за окном уже серел бледный рассвет. Она поднялась, умылась и велела тут же одеваться. Сказала, что хочет прогуляться, не дожидаясь завтрака. Мари не перечила. Помогла умыться, надеть голубое платье, уложила волосы в простую прическу с узлом на затылке. Амели велела ей прибрать в комнате, лишь бы чем отвлечь, и выскользнула за дверь. Ступая аккуратно, на носочки, молясь никого не встретить, миновала залитую скупым светом галерею. Спустилась по уже знакомой лестнице, замирая от ужаса вновь нарваться на белобрысого лакея, но беспрепятственно вышла в прихожую. Ни души: ни лакеев, ни портье. Она толкнула дверь и шмыгнула на свежий воздух.

Вдохнула полной грудью и тут же поежилась — утро выдалось прохладным. С реки тянуло сыростью. Амели огляделась: пустой парк, ряды расписных деревянных кадок. В небе с пронзительным писком носились стрижи. Раскинуть бы руки — и взлететь, пронестись легкой стрелой за ворота. Она вздохнула, подобрала юбки и зашагала налево, намереваясь поскорее скрыться среди деревьев. Оглянулась — ни души. Шаги шелестели по чуть влажноватому с ночи песку, каблуки немного проваливались. Амели шагала, пристально глядя на мелькавшие из-за крон ворота, и с ликованием отмечала, что они приближаются. Все ближе и ближе. Ни сторожа, ни привратника. Амели спряталась за кипарисом, набираясь смелости подойти, уже почти шагнула, но заметила, как из-за стриженных кустов показался горбун. Будто чуял.

Амели едва не заревела от досады. Гасту какое-то время слонялся туда-сюда перед воротами, утреннее солнце бросало блики на уродливый горб, неизменно обтянутый коричневым сукном. Будто подскакивал от тряски голый земляной холм. Он то и дело приподнимался на носки, что-то высматривая за оградой. Наконец, налег на створу и отворил перед показавшейся телегой, груженой большими бочками, которую тащили два сивых тяжеловеса с толстыми мохнатыми ногами. Пикар — сын бабки Белты. Амели узнала его по неизменно багровым щекам и порыжевшей шляпе с длинный фазаньим пером. Наверняка, глину привез, как Эн говорила.

Амели затаилась, подобрала юбку, чтобы не топорщилась. Если горбун заметит — это конец. Сразу доложит и запрет, наверняка. Она даже пригнулась, чтобы стать как можно меньше, незаметнее. Телега въехала в парк, развернулась. Пикар натянул вожжи, и кони встали. Если горбун не закроет ворота — это самый счастливый шанс. Нужно лишь прокрасться за телегой — и бежать, что есть сил. Желательно туда, где побольше людей. Амели даже задержала дыхание, готовясь к рывку, но горбун будто насмехался — закрыл ворота и обошел телегу.