Дочь Клеопатры - Мишель Моран Страница 14

— Захлопни дверь, — велел Агриппа. — Октавиана слишком легко заразить. А вас двоих мы переселим в другую каюту.

Увидев, что мы собираемся возразить, он еще жестче прибавил:

— Цезарю вы нужны живыми.

В конце концов, это уже не имело значения. Новую каюту еще только предстояло найти. Тем временем Птолемей застонал. Я держала его за крохотную ладошку, и когда боль становилась нестерпимой, он крепко сжимал ее в кулак и так истово жмурился, словно хотел бы выдавить из глаз целый мир. Мальчик не ел и не пил. К утру его тельце вытянулось и застыло на шелковых простынях.

— Птолемей, — прошептала я.

Братик не шелохнулся.

— Птолемей!

Александр начал трясти его за плечи.

— Проснись! Мы почти приплыли. Проснись!

Даже ложь не заставила малыша открыть глаза. Александр заплакал, а на меня вдруг напало какое-то оцепенение. Может быть, Птолемеи действительно прогневили богов. Может быть, Юба прав и все мы умрем по капризной воле Фортуны.

Отодвинув налипшие на лоб кудри братишки, я медленно разжала ему пальцы — пусть наконец отдохнут — и прошептала:

— Мой маленький царевич.

Тут Александр поднялся с кровати, сжав кулаки.

— Что мы такого сделали? Почему нас карают боги?

Я резко шикнула на него:

— Хоть сейчас не тревожь Птолемея! Достаточно он наслушался при жизни.

Брат опустился на кровать и спрятал лицо в ладонях.

— За что?

Я не знала ответа.

Когда о случившемся доложили Октавиану, он прислал раба-македонца, чтобы тот похоронил малыша среди волн. Александр отказался подпускать его к ложу.

— В море бросают одних убийц! — кричал мой брат в ярости.

— Простите, господин, таков приказ Цезаря.

— А я говорю: нет! — не унимался он.

В каюту зашел Агриппа, и македонец покачал головой:

— Дети не отдают мне тело.

Полководец посмотрел на Александра.

— Путешествие будет очень долгим. На корабле не найти благовоний для бальзамирования. Пусть Нептун упокоит вашего брата на своем ложе.

Раб принялся заворачивать Птолемея в простыни. Я вытянула шею, чтобы в последний раз увидеть золотоволосую головку и губы, так часто дрожавшие от испуга. После Цезариона этот застенчивый мальчик был настоящим любимцем нашей матери.

Надо было усерднее следить за ним, крутилось у меня в мыслях. Все эти испытания — не для маленького ребенка.

Мы вышли за македонцем на свежий утренний воздух и, миновав царский двор, очутились возле перил. Свита Цезаря была уже в сборе. Жрец Аполлона прочел короткую молитву, которую все, даже сам Октавиан, выслушали с торжественными лицами. Я крепко держала за руку Александра, боясь обессиленно рухнуть на палубу. Когда малыша бросили в море, мой брат побежал к перилам и в отчаянии закричал:

— Птолемей! Птолемей!

— Уведите мальчишку, — распорядился Агриппа, перехватив Александра за локти. — Дайте ему поесть и налейте доброго хиосского вина.

Чтобы выполнить его приказание, потребовалось несколько взрослых мужчин. А я осталась на палубе. Ветер трепал мои волосы, но у меня уже не было сил поправлять их.

Братишку не удостоили даже приличным погребением. По этим жилам бежала кровь Александра Македонского и Марка Антония, а его швырнули в пенные волны, точно преступника. И разве нас, уцелевших, ожидала более сладкая участь? Октавиан посулил не лишать нас жизни — но разве человек, солгавший царице Египта, будто намерен отплыть в Рим через три дня вместо одиннадцати месяцев, остановится перед тем, чтобы обмануть двух сирот? Он и не собирался везти мою мать по улицам как трофей. Однажды Октавиан проделал подобное с Арсиноей [5]— и зрители, вместо того чтобы ликовать, взбунтовались. Людей возмутило подобное обращение с женщиной, тем более царского рода. Маме был уготован единственный жребий — быстрая смерть. Не поддайся она на уловку Цезаря, он отыскал бы другого исполнителя, только и всего. А после того как триумфальное шествие завершится, что может помешать ему расправиться с нами?

В голову лезли мысли о разных способах казни. Может быть, Птолемею еще повезло избежать самых страшных мучений? Я положила руку на полированный поручень. Один прыжок — и никаких больше слез, никакого одиночества.

— Лучше не думай об этом, царевна.

Я резко выпрямилась. Разве еще не все ушли? Нет, за спиной все это время стоял Юба. В багряной тоге он более напоминал царя, нежели Октавиан в домотканых туниках и широкополых шляпах.

— Видела когда-нибудь утопленников? — произнес нумидиец. — Тело распухает в пять, а то и шесть раз, потом чернеет, а под конец на нем облезает кожа.

Мои пальцы, сжимавшие поручень, побелели.

— Хочешь окончить свой путь, превратившись в забытый всеми распухший труп, который носится по волнам?

— Чем лучше забытый всеми труп в римской темнице? — огрызнулась я, отходя от перил.

В конце концов Юба получил то, чего добивался. Мы с Александром остались в живых до триумфа.

Рим

Когда судно впервые за три недели причалило к пристани, мы с Александром выбежали на нос.

— Это и есть Рим? — спросила я.

Мусейона, который сверкал бы на солнце, не было и в помине. Вдоль побережья длинной чередой протянулись незамысловатые виллы без украшений и колонн. Квадратные белые здания отличались друг от друга разве что цветом обветренных ставенок на окнах.

Брат покачал головой.

— Нет, Брундизий. Говорят, отсюда до Рима еще пятнадцать дней на носилках.

На берегу ожидали сотни солдат с ярко-красными знаменами, каждое из которых украшал золоченый орел и буквы SPQR, означающие Senatus Populusque Romanus [6]. Доки Брундизия могли вместить одновременно пятьдесят кораблей, и все-таки здесь никогда не видели ничего подобного маминой таламеге с ее чинными рядами эбеновых весел и бившими на ветру пурпурными парусами. С палубы можно было наблюдать, как солдаты, прикрывая глаза от солнца, изумленно покачивают головами.

Вскоре на нос вышли Агриппа с Октавианом. Оба оделись как на войну. Желают напомнить Риму, что возвращаются как герои-завоеватели, горько подумалось мне.

— На берегу нас ждут колесницы, — сообщил полководец моему брату. — Вы двое поедете с племянником Цезаря, Марцеллом.

Я попыталась было найти глазами нашего спутника в гуще конных и пеших солдат, но по совету Агриппы оставила эту затею.